Основные черты права древней руси. Княжеское законодательство как источник права Древней Руси. Церковные уставы русских князей. Правовой статус населения по «Русской правде»

В российской исторической науке существовал и существет интерес к Древнерусскому законодательству. Всеми осознано громадное значение Русской Правды - этого памятника не только для установления основных моментов в развитии права на Руси, но и для установления основных черт её общественно-экономического строя.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Законодательство Киевской Руси.

Причины и предпосылки создания общерусского законодательства.

Закон Русский.

Возникновение Киевского государства является не началом возникновения русской государственности, а завершением определенного этапа в ее развитии. В результате образования Киевского государства, существовавшие до сего времени русские государства были объединены. Основной причиной образования Киевского государства является дальнейшее экономическое развитие государств и племен восточного славянства, усиление процесса разложения первобытно-общинного строя, рост значения феодального уклада в системе производственных отношений, развитие внутренних и внешних связей, что выразилось в создании мировой торговой артерии - великого пути «из варяг в греки». Этот путь и сделался становым хребтом Киевского государства. Но если мы имеем ряд весьма крупных достижений в решении проблемы происхождения Руси и Киевского государства, то этого мы не можем сказать в отношении вопроса о развитии русского права. Историки уделяли сравнительно слабое внимание этому вопросу. До сих пор не сделано надлежащих выводов из фактов, свидетельствующих о высоком уровне общественно-экономического развития. Еще полностью не преодолены взгляды прежних историков о существовании кровной досудебной мести вплоть до второго съезда Ярославичей. Совершенно не разработаны такие категории, как феодальная собственность. Брачно-семейные отношения восточного славянства представляются историкам примитивными, так как сообщения начальной летописи о том, что славянские племена, кроме полян, жили «зверинским образом», как общее правило, не подвергались критике.

Считается, что основной текущей задачей историков и историков права является преодоление взглядов о весьма низком уровне правового развития восточного славянства в IX-XI веках.

Для этого имеются твердые данные. Дело в том, что и ранее в исторической и историко-юридической науках была известна система правовых норм 9-11 вв. так называемый Закон русский,- которая противополагалась системе византийского права по русско-византийским договорам. Но поскольку название «русский» отождествлялось с названием варяжский - скандинавский, нормандский, то под Законом русским понималось скандинавское право. Соответственно с этим большинство историков и историков права считало, что русско-византийские договоры содержат нормы византийского и скандинавского права. Но, даже понимая под Законом русским систему скандинавского права, ряд историков, как например В.И.Сергеевич, настаивали на преимущественном значении византийского права перед русским (нормано-скандинавским) в русско-византийских договорах. «Значение договоров с греками, как источников нашего права, сводится, следовательно, к тому, что они дают нам право, проникнутое греческими понятиями»),- писал В.И.Сергеевич

Ныне доказано, что Русью являлись те социальные группы, которые возникли в результате разложения первобытно-общинного строя восточного славянства и осели в городах, то ясно, что Закон русский-это нормы права,

возникшие в основных центрах Руси, очагах классового общества - это система русского права.

Анализируя русско-византийские договоры, нетрудно прийти к выводу, что ни о каком господстве норм византийского права не может быть и речи. В

русско-византийских договорах или дается так называемое договорное право, на основе компромисса между русским и византийским правом (типичным примером является норма об убийстве), или проводятся принципы русского права-Закона Русского, как это мы наблюдаем в норме об ударах мечом или в норме о краже имущества. Русско-византийские договоры свидетельствуют и о достаточно высоком развитии наследственного права на Руси. Так, наследство руссов, находившихся на службе у византийского императора, могло передаваться не только нисходящим родственникам, но и боковым («малым ближникам»).

Закон Русский упоминается в русско-византийских договорах, сох ранившихся в составе древнерусской летописи «Повесть временных лет». В договоре 911 года записано: «Аще ли ударить мечем или бьеть кацем либо

сосудом, за то ударение или бьенье да вдасть литр 5 сребра по закону Рускому» (ст. 5). Договор 944 года повторяет эту статью с небольшими отличиями: «Ци аще ударить мечем или копьем, или кацем либо орудьем русин гречина или гречин русина, да того деля греха заплатить сребра литр по закону Русскому» (ст. 14) и содержит указание на Закон Русский в ст. 6: «Аще ли ключится украсти русину от грек что, или грьчниу от Руси, достойно есть да възвратнть не точью едино, но и цену его; аще украденное обрящеться продаемо, да вдасть цену его сугубо, и то покажнен будеть по закону Греческому по уставу, и по закону Русскому.

Ссылки договоров на закон молодого Русского государства, используемый как источник права наряду с законами Византийской империи, стали темой оживленной дискуссии в исторической и юридической литературе. Для сторонников норманского происхождения Древнерусского государства в дореволюционной историографии Закон Русский являлся скандинавским правом. Это ошибочное мнение, как и норманская теория в целом, уводило исследователей от решения основных вопросов истории Древней Руси. В то же время авторы, изучавшие процесс становления древнерусского права от "обычая до Русской Правды, не придавали особого значения упоминавшемуся в русско-византийских договорах Закону Русскому. В. О. Ключевский поставил вопрос о том, аналогичен ли Закон Русский времени заключения договоров Закону Русскому периода составления Русской Правды. Он полагал между ними различия, но определены они были умозрительно в соответствии с развиваемой им теорией торговой городовой Руси. Поэтому, по его мнению, Закон Русский являлся «юридическим обычаем», а в качестве источника. Русской Правды представлял собой не первобытный юридический обычай восточных славян, а право городской Руси сложившееся из довольно разнообразных элементов в IX-XI вв.».

Во второй половине X-начале XI в. в результате усложнения правовой системы Древнерусского государства включившей княжеское законодательство, Закон Русский развился, как можно предположить, судя по

дальнейшей эволюции первоначальных норм Закона Русского, в устную, веро ятно, Правду Русскую - основной закон великих киевских князей, который наполнялся уже новым содержащем как право раннеклассового государства.

Поэтому метафизичным представляется противопоставление сторонниками родовой теории (а с определенными вариантами и других направлений в дореволюционной историографии) государственного права «родовому обычаю» без учета развития племенных Правд в условиях формирующегося и развивающегося государства, без учета применения развитой обычно правовой системы в качестве государственного закона в условиях существования государства в начальный период становления, а также более позднего использования этого закона как источника норм первоначального писаного права раннефеодального государства. И напротив, сделанный в данной работе вывод подтверждает наблюдение о преемственности развития права раннефеодального государства из предшествующих племенных обычаев, но при этом обязательно следует учитывать качественные отличия первого как закона раннеклассового общества.

Взгляд на Закон Русский как на обычное право восточных славян, высказанный в дореволюционной историографии, был поддержан советскими исследователями. Однако в связи с тем, что содержание норм Закона в дореволюционной и советской литературе не было раскрыто, его место в истории права и характеристика отражаемых в нем социальных отношений оказались самыми различными, будучи подчиненными историко-правовым концепциям авторов. Для С. В. Юшкова Закон Русский означал «систему права, сложившуюся в основных центрах Руси , для социальной группы, которая возникла в результате разложения первобытнообщинного строя восточного славянства». Эта система предшествовала Русской Правде. Но несколько далее С. В. Юшков, не аргументируя, отождествлял систему норм обычного права с Русской Правдой «или Законом Русским», «как эта система называлась в русско-византийских договорах, несомненно являвшаяся типичной для варварского, дофеодального общества». По мнению В. В. Мавродина, Закон Русский являлся обычным правом, «создавшимся столетиями на Руси». Б. Д. Греков, полагавший, что древнейший слой Русской Правды отражает общественные отношения «приблизительно» VIII-IX вв. (это перекликается с мнением JI. К. Гетца), специально не рассматривал Закон Русский как особый источник права. М. Н. Тихомиров, изучая состав Древнейшей Правды, относимой им к 1036 году, также не указывал ее соотношение с нормами Закона Русского.

Л. В. Черепнин и А. А. Зимин, напротив, рассмотрели связи норм русско-византийских договоров и Русской Правды. Л. В. Черепнин отметил, что нормы «Устава и закона русского» (термин «Закон Русский» он не использовал) попали не только в Правду Ярослава, но и в Правду Ярославичей, и в Пространную Правду. Он предположил, что между 882 годом (когда Олег занял Киев) и 911 годом (когда нормы «устава и закона» были использованы в русско-византийском договоре) был создан княжеский

правовой кодекс, необходимый для проведения княжеской политики в присоединенных славянских и неславянских землях. По мнению JI, В. Черепнина, кодекс отражал отношения социального неравноправия. Это было «право раннефеодального общества, находившегося на более низкой стадии процесса феодализации, чем та, на которой возникла Древнейшая Правда». А. А. Зимин также допускал складывание в конце IX-начале X в. раннефеодального права, причем, по его мнению, при Олеге существовало еще обычное право («законы»), а при Игоре появились княжеские законы - «уставы», «поконы», которые вводили денежную кару за нарушение права собственности и нанесение увечий, ограничивали кровную месть, заменяли ее в отдельных случаях денежной компенсацией, начали использовать институты свидетелей видоков, свода, поединков, присяги, объясняемой «появлением на Руси "варягов-полукупцов, полуразбойников». Эти нормы вошли позднее в Краткую Правду. Хотя некоторые выводы Л. В. Черепнина и А. А. Зимина о развитии раннефеодального древнерусского права в IX-X вв. от правового обычая и обычного права до Русской Правды дискуссионны, их историко- правовые и источниковедческие наблюдение над данным процессом не позволяют говорить о Русской Правде только как о записи обычного права отдельного племени без учета промежуточных этапов его развития, включая Закон Русский, и их отражения в Русской Правде.

Таким образом, устанавливались связь Закона Русского с обычным правом и их последующее использование в качестве источников составителями Краткой Правды и даже Пространной Правды. Все же содержание древнейшего русского права и его последующее развитие оставались нераскрытыми в результате не разработанности исходной посылки-определения характера и объема восточнославянского обычного права, нормы которого или без доказательства назывались Законом Русским, или вычленялись из состава Краткой Правды и Пространной Правды на основе архаичности формулировок и постановлений.

Под «обычным правом» в историко-правовой литературе обоснованно понимается система норм (правил поведения), основывающихся на обычае, регулирующая общественные отношения в данном государстве, в определенной местности либо для данной этнической или социальной группы. Обоснованно также мнение, согласно которому обычное право создавалось в различных племенах. Под «законом» мы понимаем правовую норму, санкционированную государством, вне зависимости от ее происхождения в древнерусский период из обычного права или как следствие, нормотворчества, хотя само слово «закон» восходило еще к прославянскому лексическому фонду в период родоплеменного строя. Следует отметить, что у историков права существуют значительные различия в интерпретации содержания терминов «обычное право» и «закон», а также путей их конкретно-исторического развития.

В 1015-1016 гг. после смерти Владимира Святославича его старший сын (или пасынок) Святополк захватил власть в Киеве и, стремясь к единовластию, приказал убить своих братьев. Погибли Борис, Глеб и Святослав

Владимировичи. Однако против старшего брата выступил новгородский князь Ярослав, прозванный позднее Мудрым. Этому предшествовали трагические события в Новгороде. Новгородцы, возмущенные насилием, чинимым скандинавской дружиной Ярослава, восстали и ночью «исекоша варягы въ Поромони дворе». Разгневанный Ярослав обманом зазвал на княжеский двор «нарочитых» новгородских мужей и «исече» «вой славны, тысящю», «а друзии бежаша изъ града». Однако когда стало известно о смерти Владимира Святославича и убийстве младших братьев, Ярослав собрал вече, повинился перед новгородцами, и те помогли собрать ему для похода на Киев большое войско, которое разбило войско Святополка и вынудило последнего бежать в Польшу, к своему зятю князю Болеславу. Ярослав щедро наградил участников похода.

Рассказы о киевском походе Ярослава и награде его участников по содержанию, а иногда текстуально, основанная на русском праве, была включена в ст. 6 договора 911 года, но там ссылка на Закон Русский отсутствует.

Л. В. Черепниным было высказано мнение об указании в договоре не только Закона Русского-комплекса правовых норм, но и «устава» их запись письменного текста. Оно основывалось на слова Новгородской первой летописи о том, как Ярослав «...дав... Правду... и устав списав», передал Новгородцам судебный кодекс. По мнению А. А. Зимина, поскольку в договоре 911 года упоминаются «законы»- обычное право, а в договоре 944 года-«устав и закон русский», то, следовательно, в княжение Олега существовало только обычное право, тогда как при Игоре появились княжеские законы-«уставы» «поконы» (ранее А. А. Зимин полагал, что в аналогичном выражении ст. 15 договора 911 года, «по закону и по покону языка нашего» сообщалось существовании устного обычая и письменного закона-«покона»). Между тем представляется, что слова «устав» и «покон» имеют широкое значение – «постановление» независимо от его устной или письменной формы и поэтому они являются в данном случае синонимами слова «закон». Совпадение правовых норм русско-византийских договоров с содержанием статей Краткой Правды подтверждает мнение о том, что в их основе находился один источник-древнерусское право. Договоры сообщает его название - Закон Русский.

Авторы, которые рассматривали древнейший период истории русского права, на установлении этого факта прекращали исследование. Они ограничивались утверждением, что Закон Русский представлял собой обычное право (систему юридических обычаев), не делая попыток его реконструкции.

Объективной причиной такого подхода к начальному периоду истории древнерусского права явилась ограниченность источниковой базы, поскольку древнерусских юридических источников сохранилось немного, а более древних памятников, чем русско-византийские договоры, нет. Лишь немногие исследователи, стремясь расширить круг источников для изучения древнейшей истории русского права, привлекали повествовательные (нормативные) материалы. При этом А. А. Зимин попытался реконструировать обычное право

Древней Руси VIII-IX вв. и процесс складывания раннефеодального права в конце IX-начале X в. посредством перенесения «архаических» норм Краткой Правды в более древний период. Однако и в этом случае отсутствовали объективные критерии отбора. Между тем значительные возможности для изучения древнейшего периода истории русского права содержит сравнительно-историческое исследование.

Генезис феодальной общественно-экономической формации происходил как в результате синтеза разлагающихся рабовладельческих отношений на землях Римской империи и родоплеменных отношений у «варварских» народов, переселившихся на ее территорию, так и вследствие непосредственного развития раннефеодального общества из распадающегося родоплеменного строя у народов, населявших обширные пространства Центральной, Северной и Восточной Европы. Установление этих закономерностей исторического развития имеет важнейшее значение для сравнительно-исторического изучения происхождения и развития древнерусского права.

Переселения славянских племен VI-IX вв. явились составной частью Великого переселения народов II-VI вв., когда германцы, славяне, тюрки и другие этнические группы стали передвигаться на огромные расстояния на земли других народов или на пустующие территории. Германские племена, франки, бургунды, остготы, вестготы, лангобарды и другие переселялись в Италию, Галлию, Испанию, в результате чего в V-VI вв. образовались так называемые варварские королевства. В это время славяне расселились от Эльбы на западе до Северского Донца - на востоке, от Балтийского моря - на севере до Дуная, Прута и Днестра - на юге. У южных славян в конце свидетельствует также использование только в ст. 18 Краткой Правды слова «иже», употребление которого характерно для ЗСЛ. Поэтому можно считать искусственными филологические аргументы Н. А. Максимейко, принимавшего правильность выражения «изломить порт), тогда как переписчик судебника, по его же мнению, исправлял ошибочный текст и поэтому заменял «порт» «топором». При этом П. А. Максимейко не обратил внимания на тематическое единство статьи о порче оружия, а не одежды 1 . Поэтому его вывод о первичности текста ст. 18 Краткой Правды по отношению к Закону Русскому можно считать ошибочным. Вместе с тем следует отметить, что заимствование ст. 18 Краткой Правды из Закона Русского было выполнено в начале XI в когда еще использовалось обобщающее понятие «скот»-«деньги» (см. ст. ст. 15, 16 Краткой Правды). В Поконе вирном, который назван «Урок Ярославль» (ст. 41 Краткой Правды), в качестве обобщающего понятия «деньги» использовано более новое слово «куны» («ть всех кун 15 кун на неделю»). В ст. 47 Пространной Правды приведены новые законоположения и использованы новые термины по сравнению со ст. 15 Краткой Правды, но в заголовке ее употреблен архаический термин «скот», который заимствован из ее источника-ст. 15 Краткой Правды.

Таким образом, можно полагать, что норма ст. 18 происходит из Закона Русского однако записана ли она во время составления Древнейшей Правды

или вскоре после этого - не ясно Заимствование совершалось творчески, поскольку ст. 18 Краткой Правды по сравнению с ЗСЛ появились дополнения а неопределенное словосочетание «ино что», предполагавшее не только денежное, но и натуральное возмещение в уплату за испорченное оружие, заменено однозначным словом «скот» - «деньги». Недостаточно ясно, почему ст. 18 не была включена составителями в Пространной Правде. В дальнейшем как норма древнерусского права она не использовалась.

Установленные соответствия норм Древнейшей Правды и Закона Русского - источника права, указанного в русско-византийских договорах первой по ловимы X в., их стилистическое единство с германскими Правдами позволяют сделать вы вод о том, что Древнейшая Правда восходит к Закону Русскому, который представлял собой Правду восточных славян IX-первой половины X в. Именно этим объясняется близость Древнейшей Правды к наиболее древней Салической Правде, северной группе Правд (Саксонской, Фризской, Тюрингской), отражавшей относительно архаическую структуру общества, а также к древнейшим слоям Алеманской и Баварской Правды.

Сопоставление указанных выше памятников, выявление их единства и особенностей позволяют реконструировать те нормы Закона Русского, которые были использованы при составлении статей русско-византийских договоров и Древнейшей Правды. Следует, однако, иметь в виду, что реконструкция лишь приближение к изучаемому объекту. Вместе с тем она является средством его познания, позволяет более конкретно показать его характер и внешние особенности. В реконструкции Закона Русского приводятся предполагаемые древнейшие нормы устного права, которое существовало до его развития в X в. в Древнерусском государстве.

В результате изучения данной главы студент должен:

• – знать особенности становления правовой системы раннесредневекового Древнерусского государства, характерные черты древнерусского права и системы судопроизводства в Древней Руси;
• – уметь давать правовую оценку раннесредневековым социальным явлениям и процессам;
• – владеть методами историко-правового анализа социальных явлений и процессов.

Становление правовой системы раннесредневекового Древнерусского государства

Важнейшей функцией государства является социальное регулирование, которое началось с момента появления государственности на Руси. Естественно, что на первых порах уровень этого регулирования был сравнительно невысок, поскольку бо́льшая часть отношений строилась на основе ранее сформировавшихся традиций. К тому же значительная часть усилий тратилась даже не столько на выработку норм взаимоотношений в обществе, сколько на определение характера взаимодействия государства и общества. Государство должно было еще доказать свое право на превращение в главный механизм обеспечения социальной стабильности.

Ключевой фигурой этого процесса становился князь. Будучи в первую очередь военным вождем, он обладал необходимой силой для того, чтобы в условиях разрушения старых правил общежития заставить подчиняться новым складывающимся (в том числе и при его участии) нормам взаимоотношений в обществе. Относительная регулярность реализации этой княжеской функции постепенно формирует у населения традицию подчинения княжеским решениям, приобретающую все большую независимость от действительного использования князем тех или иных форм принуждения. Фактически князь становится не столько олицетворением силы, сколько воплощением некоей справедливости (и здесь не так важно, насколько его решения справедливы на самом деле), что и дает ему право на осуществление роли главного регулятора социальных отношений.

Вместе со становлением князя в качестве главного звена социального регулирования начинает формироваться правовая система Древнерусского государства , базирующаяся на совершенно иных, чем в догосударственный период, принципах: если родовой строй предполагал равенство всех членов соответствующей общности, то в рамках традиционного для средневековья права – привилегии недвусмысленно подчеркивалось неравенство людей, принадлежащих к разным сословным группам.

В то же время эти новые черты, хотя и вполне очевидны в древнерусском праве, нередко соседствуют со старыми нормами, сохранившимися от прошлого уклада. Такой переходный характер правовой системы предопределяет формирование права в Древней Руси из двух основных источников .

С одной стороны, продолжают действовать предправовые нормы, созданные традиционным укладом в славянской и, частично, варяжской среде. Причем они не просто действуют, но и существенным образом влияют на характер формирования нового права, придавая ему архаичные черты: сакральный (религиозный) характер, моральную обязанность его соблюдения, коллективные формы ответственности. От старого уклада идет и понимание права как правды, справедливости, имеющей надчеловеческую, божественную природу. Сферой регулирования являются межобщинные и внутриобщинные, имущественные, семейно-брачные отношения, порядок наследования и уголовные преступления. По мере разрушения племенной обособленности уменьшаются разнообразие и дробность мононорм-обычаев, происходит сближение между ними. Конечно, только часть обычаев догосударственного периода была санкционирована государством и превратилась в нормативные правовые акты (кровная месть, круговая порука, клятва как форма доказательства и др.); бо́льшая часть обычаев, сохранив свое значение в быту, не была поддержана государством (календарь, умыкание невест, многоженство).

С другой стороны, по мере усиления государства как ведущего регулятора социальных отношений и отражения этого процесса в расширении полномочий князя в качестве верховного судьи князь все чаще выступает также в роли самостоятельного источника права. Те или иные его (других князей, их наместников) судебные решения становятся прецедентом для последующих приговоров, постепенно превращаясь в нормы закона.

Наряду с этими основными источниками определенное воздействие на формирование древнерусского права оказало воздействие зарубежное, прежде всего византийское право. Во-первых, оно использовалось в отношении русских (в основном купцов), пребывавших на территории Византии на основе соответствующих русско-византийских договоров, что способствовало проникновению некоторых из этих норм на Русь. Во-вторых, заметное воздействие оказало принятие христианства, принесшее и нормы византийского канонического права. Рецепция (заимствование и адаптация) Русью византийских правовых новаций происходила в весьма свободной форме, находя компромисс с существовавшими (и весьма противоречащими христианским) языческими в основе своей обычаями. Возможно, именно поэтому право Древней Руси оказывается исключительно светским . Не все исследователи признают значимость византийской рецепции. Так, Л. В. Милов полагает, что древнерусское общество X–XI вв. оказалось к ней не готовым в силу как неразвитости государственного аппарата, так и народной психологии и что только позднее начинают усваиваться некоторые византийские нормы .

Имеются параллели и с ранним законодательством других соседних государств, например Польши (Польская правда), Хорватии (Полицкий статут) и др. Еще Б. Д. Греков на основе сравнительного анализа законодательства славян пришел к выводу об общности многих правовых норм у этих народов. Однако основной целью его анализа являлось доказательство самостоятельности славян в создании собственного права, а вопросы влияния или взаимовлияния остались в стороне. По-видимому, правильным будет видеть в вышеуказанном сходстве близость общественных отношений, которые регулирует и в которых формируется европейское законодательство той эпохи.

Представление о законодательном процессе Древней Руси опирается в основном на сведения, содержащиеся в самих документах, которых очень мало. Поэтому он может быть показан лишь в самых общих формах.

Все дошедшие до нас законодательные акты – это акты, включенные в сборники законов, составленные от имени князей. Законы могли устанавливаться ими как единолично (Правда Ярослава), так и коллегиально, на съезде (Правда Ярославичей, вторая половина XI в.). Упоминание об участии в этом процессе бояр ("мужей") дает основания предполагать, что это был совместный акт утверждения. При этом последователи не исключали из текста предыдущие законы, а лишь дополняли их новыми. Поскольку значительная часть установлений только санкционировала использование норм обычного права, можно утверждать, что законотворчество Древней Руси во многом было результатом коллективных усилий. Принятые законы, очевидно, приобретали форму какой-то грамоты .

Законодательство носило несистематизированный характер. Хотя в сборниках и можно выделить отдельные части текста, связанные между собой, говорить о какой- нибудь отраслевой систематизации не приходится. Нет и привычного для нас деления на статьи .

Таким образом, древнерусское право, как и государство, имеет многокорневую систему: в своем формировании оно отталкивалось от традиций обычного славянского (с элементами варяжского) права, куда все более внедрялись новации княжеской власти, возникавшие из судебной практики, при определенном влиянии византийско-православных канонических норм.

• Впрочем, не все исследователи согласны с этим. С точки зрения американского исследователя Д. Кайзера, в Древней Руси действовали только так называемые "горизонтальные" правовые связи между заинтересованными лицами, все уголовные и гражданские дела решались ими самостоятельно без участия государства. И лишь с XIII–XIV вв. формируются "вертикальные" правоотношения с участием государственных органов и должностных лиц (см.: Российское законодательство X–XX веков: в 9 т. Т. 1.С. 28-29).
• Понятие "источники права" многозначно: в широком смысле, например, под ними понимают те силы, которые создают право (общество, государство, суд), в более узком, формально-юридическом, смысле – формы, в которые облекается право, носители правовой информации, юридические памятники (нормативный правовой акт, судебное решение, договор).
• Степень варяжского влияния на формирование древнерусского обычая вызывает дискуссии, однако очевидно, что значительная часть обычаев дружины, заметную роль в которой в отдельные периоды играли варяги, складывалась на основе традиций и опыта, сложившегося в скандинавской среде.
• Имелись и иные точки зрения. В. О. Ключевский, например, считал, что древнерусское законодательство сложилось "в сфере не княжеского, а церковного суда, в среде церковной юрисдикции" (Ключевский В. О.

Право Древней Руси (IX-XII вв.)

Источники древнерусского права

Первоначально основным источником права у славян, какиудругих народов, был правовой обычай. Возникнув в условиях родоплеменных отношений, обычаи получают поддержку формирующегося государства, которое начинает принуждать к исполнению этих норм. Появляется обычное право. Обычное право выражается в однообразном повторении юридическихдействий в различных сферах жизни общества, например при сделках (магарыч, рукобитье), уголовном преследовании (применение кровной мести за убийство родственника). Довольно часто отражение норм обычного права мы видим в пословицах и поговорках.

Обычное право весьма консервативно, часто оно сохраняет влияние и в условиях, когда уже складываются государство и все институты права. На Руси долго считали, что поступать по старине - значит поступать по праву. В то же время обычное право, не будучи закреплено в законе, способно изменяться вместе с жизнью. К древнейшим нормам обычного права восточных славян относились кровная месть, круговая порука, умыкание невесты, многоженство, особая словесная форма заключения договора, наследование в кругу семьи и др. Часть их мы обнаруживаем в древнерусском законодательстве уже в качестве формализованных норм права, часть их видоизменяется, некоторые утрачиваются. Кровная месть, например, запрещается в XI в. и заменяется денежным штрафом. Совокупность этих норм летописи и иные древнейшие документы называют «Законом русским», который, видимо, являлся устным сводом норм обычного права.

Правовой обычай длительное время оставался основным источником права и в условиях развития писаного права, постепенно трансформируясь из племенного обычая в территориальный. На обычае (пошлине), т.е. заведенном порядке, которому надлежало следовать ради сохранения мира, базировались поземельные отношения, отношения князя сдружиной, передача княжеского престола и многие другие отношения.

Безусловно, в обычном праве различных частей территории раннефеодального Русского государства имелись существенные расхождения. Однако отдельные имеющиеся сведения об обычаях, принятых в том или ином регионе Руси, не позволяют строить предположения о характерных особенностях региональных правовых систем.

Первыми дошедшими до нас письменными памятниками древнерусского права были договоры Руси с Византией. Русские летописи донесли до нас тексты договоров князя Олега 911 г., князя Игоря 944 г. и князя Святослава 971 г.

Упоминаемый в источниках договор 907 г. многим исследователям представляется сомнительным и толкуется как вымысел летописца или следствие путаницы в летоисчислении. Из-за одновременного существования в Киевской Руси четырех систем времяисчисления: 1) константинопольской, считавшей годом сотворения мира 5508 до Р.Х.; 2) относящей начало мира к 5504 г.; 3) «антиохийской» - 5500 г.; 4) «болгарской», в основе которой лежал лунный календарь - один и тот же договор мог быть при объединении начальных известий в сводупомянут дважды, с разницей именно на четыре года".

Эти договоры носили международно-правовой характер и содержали византийские и древнерусские гражданские, процессуальные и уголовные нормы права. Они регулировали торговые и военные отношения между двумя государствами, устанавливали виды наказаний за преступления (убийство, кражи, увечья), совершенные на чужой зем-

ле, разрабатывали процедуру возмещения убытков, выкупа пленных, наследования и др. Эти договоры демонстрируют довольно высокий уровень права Руси, выступавшей в них как равный партнер Византийской империи. В договорах 911г. (ст. 5) и 944 г. (ст. 6) прямо указывается на существование к этому времени Закона русского (в первом случае) и устава и закона русского (во втором), на основе которых законодатель разрешает спорные вопросы.

На раннем этапе развития науки истории отечественного государства и права высказывалось мнение, что договоры отражают скандинавское право, право дружинников. Однако исторические сравнительно-правовые исследования показали его необоснованность, за исключением норм, типичных для подавляющего большинства раннефеодальных обществ, никаких аналогий со скандинавскими нормами в договорах выявлено не было.

Большую роль в праве Древней Руси играли византийские и болгарские источники права. Принятие христианства на Руси означало создание в русском государстве церковной иерархии и появление особой социальной группы духовных лиц. Разумеется, вхождение в русскую жизнь столь сложного института, как православная церковь, вызывало необходимость правового урегулирования новых отношений, и вполне естественным было заимствование хорошо разработанных норм византийского права. Перенесение византийских правовых памятников на русскую почву и их практическое применение были связаны также с тем, что киевская митрополия являлась составной частью константинопольского патриархата и поэтому руководствовалась его правовыми нормами.

Из Византии на Русь пришли сборники церковного права: Номоканон (законы и правила)Иоанна Схоластика, Номоканон патриарха Фотия. Переводы их получили на Руси название Кормчих книг(сборники канонических и юридических установлений).

Ко времени принятия Русью христианства в греческом мире были распространены два номоканона: в 50 титулов и в 14. Номоканон в 50 титулов был составлен из двух сборников: первый имел каноническое содержание: это был свод церковных правил; второй - сборник светских законов по делам церкви, включал выборку из разных новелл и состоял из 87 глав. Номоканон в 14 титулов, приписываемый патриарху Фотию (883 г.), также был составлен из канонов и светских законов. Первоначальная редакция номоканона в 14 титулов относится к VII в., в период же патриаршества Фотия он был пересмотрен и дополнен постановлениями шестого и седьмого Вселенских соборов и соборов поместных, бывших при Фотии. На Руси использовались в переводах на славянский и при дальнейших обработках русского церковного права оба номоканона.

Из сводов светских законов Византии на Руси хорошо знали Эклогу императоров Льва Исавра и Константина Компронима. Эклога - так кратко именовали кодекс византийского права VIII в., изданного в правление исаврийской (иконоборческой) династии, полное название которого таково: «Выборка законов вкратце, учиненная Львом и Константином, мудрыми и благочестивыми царями, из Институций, Ди- гест, Кодекса и Новелл Великого Юстиниана, с исправлением в смысле большего человеколюбия». Официально Эклога была отменена после падения иконоборческой династии, поскольку содержала положения, направленные против интересов духовенства (ограничение церковных иммунитетов, расширение монастырского землевладения и т.п.). Но поскольку свод оказался чрезвычайно удачным, а адекватно заменить его не было возможности. Эклога длительное время после официальной отмены сохраняла свое значение как источник права и в таковом качестве была воспринята на Руси.

Использовался также Прохирон - сборник, изданный между 870 и 878 гг., призванный вытеснить из употребления Эклогу и возвратить византийское право к юстиниановым началам. На Руси Прохирон стал известен под заглавием «Градской закон».

И Эклога, и Прохирон были принесены на Русь первыми христианскими епископами, поскольку являлись необходимыми источниками церковного суда. Однако вопрос о моменте появления на Руси первых славянских переводов византийских судебников остается нерешенным. Первые древние русские кормчие содержали не полные переводы этих памятников, но только извлечения. Достоверно известный первый полный перевод Прохирона, имевший хождение на Руси, содержался в сербской кормчей, полученной митрополитом Кириллом II из Болгарии уже после монгольского нашествия (предъявлена собору 1274 г., собравшемуся во Владимире-на-Клязьме).

Усвоение христианской культуры, более тесное общение с Византией и другими странами произвели настоящий переворот во всех сферах правовой жизни Древней Руси. Обычное право во многом прямо противоречило учению христианской морали и церковному праву и было подвергнуто пересмотру.

Кроме права Византии, использовались правовые сборники и других славянских народов, например болгарский «Закон Судный людем».

По мере становления государственности Древней Руси повышается роль законодательства , хотя в данный период оно носит спорадический характер. Правотворческая деятельность князя проявляется весьма поздно - сначала в виде отдельных судебных решений (как прояснявших обычай, так и вводивших новые нормы), а затем уже в законодательном порядке. Наибольшее значение среди памятников этого рода имеют Русская Правда и уставы князей.

Русская Правда была нацелена на установление единообразных правовых отношений, имела характер общего правового установления. Княжеские же уставы являлись по преимуществу локальными актами, призванными установить правовой статус отдельного субъекта права (например, монастыря). Однако, будучи в большинстве случаев даны отдельным субъектам, в дальнейшем они выступали образцами правового регулирования сходных отношений. Это значение уставов подтверждается тем, что практически ни один из них не дошел до нас в виде, близком к первоначальному. Они неоднократно переделывались, дополнялись, перерабатывались в соответствии с изменением ситуации для адекватного регулирования предусмотренных отношений.

Среди княжеского законодательства наиболее важное значение имели Устав князя Владимира, Устав князя Ярослава, Устав князя Всеволода, а также уставные грамоты монастырям и церквам, например, уставная грамота князя Всеволода Мстиславича Новгородского церкви Иоанна Предтечи на Опоках, устав новгородского князя Святослава, уставная грамота князя Ростислава Мстиславовича, грамота великого князя Мстислава и сына его Всеволода Юрьеву монастырю. Они содержат положения о церковной десятине, которую со времен Владимира русская церковь получала из казны на содержание, церковные люди освобождались уставами от всяких сборов и частично от юрисдикции княжеского суда, церковь получила право надзора за правильностью мер и весов, совершения брачного союза и др. Уставы, таким образом, позволяют выяснить отношения государства и церкви, помогают восстановить правовые нормы, не нашедшие отражения в Русской Правде.

• См.: Историография истории России до 1917 г. / Подред. М.Ю. Лачаевой. Т. 1.М„ 2003. С. 29,36.

Уставная, то есть законодательная, деятельность русских князей началась еще до принятия христианства.

Например, под 882 г. в летописи сообщается, что князь Олег «устави дани Словенам, Кривичам и Мери». Кроме того, можно вспомнить известную административно-финансовую реформу великой княгини св. Ольги: летопись сообщает (под 946 г.) о том, что Ольга с сыном своим и дружиной в Древлянской земле «уставляюще уставы и уроки », и далее (в 947 г.) в Новгороде «устави по Мьсте повосты (погосты) и дани, а по Лузе оброки и дани». В ходе реформы был установлен централизованный порядок сбора дани князьями с подвластного населения: в специальных центрах сбора дани – «погостах», и по определенным правилам, нормам – «урокам». Есть известия об уставах и уроках св. Владимира, Ярослава Мудрого, его сыновей и внуков.

Первоначально эти уставы и уроки были весьма кратки и излагались в устной форме (возможно, поэтому многие из них и не дошли до нас); другие же, будучи позднее записаны, сохранились для потомства, войдя частью в состав Русской Правды (например, уставы Владимира Мономаха ) и других памятников древности. Эти, как устные, так и письменные постановления князей, весьма редко получали наименование «законов».

Хотя слово «закон» и было известно нашему праву еще в глубокой древности, но ему долго не придавалась того специального значения, какое оно получило позднее, главным образом, в нашей новой истории, когда закон стал противопоставляться обычному праву. Наоборот, в древности летописцы безразлично говорят об «обычаях отцов » и о «законах отцов », подразумевая под тем и другим выражением представления о праве и справедливости наших предков. Именно поэтому княжеские уставы и уроки (от глагола «урекать », то есть определять , назначать ) являлись древнейшей формой законодательной деятельности носителей верховной власти первого периода нашей истории. Эти уставы были весьма разнообразны по своему содержанию: во-первых, князья утверждали своим именем нормы обычного права или видоизменяли эти нормы; во-вторых, князья делали те или иные распоряжения по отдельным вопросам своей административно-судебной и финансовой деятельности.

Таким образом, обычно древние княжеские уставы не являлись общими правилами (подобно современным законам), поскольку содержали княжеские решения по отдельным частным случаям. Развитие уставной деятельности князей связано с принятием христианства, когда «устав» действительно становится общегосударственным законом , когда была предпринята попытка собрать в одно целое постановления, относящиеся к известному кругу дел, а именно – к кругу дел церковных.

На почве греческого Номоканона русское правительство стало создавать свои постановления, и прежде всего, конечно, при решении вопросов, касающихся правового положения Церкви в новом для нее государстве. Замечательным показателем этого момента в состоянии национального законодательства являются церковные уставы христианских князей Руси – св. Владимира и его сына Ярослава Мудрого , которые не только определяют правовой статус православной христианской Церкви в славяно-русском обществе, но и содержат ценные сведения о многих древнейших языческих обычаях народа, дают возможность более всесторонне осветить и изучить многие вопросы юридического быта наших предков. Именно церковные уставы представляют собой наиболее яркий пример указанного выше «столкновения» юридических начал византийского права с началами русского обычного права, а точнее, пример творческой рецепции на Руси византийского императорского законодательства.

Оба церковных устава дошли до нас в многочисленных списках XIII – XVIII вв. Устав великого князя – крестителя русской земли Владимира Святославича сохранился в списке конца XIII века Новгородской Кормчей, устав Ярослава Мудрого – только в списках XV в.* Разнообразие редакций уставов и большое количество неясностей в изложении, позволяют сделать вывод об «обрастании первоначального текста позднейшими переделками в процессе судебной практики» (Карташев А.В.). Это обстоятельство дало повод некоторым историкам (Н.М.Карамзин, Е.Е.Голубинский) к полному отрицанию подлинности обоих памятников.

Но большинство ученых все же настаивают на подлинности уставов, хотя и очень измененных позднейшими переделками (митрополит Евгений (Болховитинов), К.А.Неволин, М.Ф.Владимирский-Буданов и др.).

«Письменные памятники древности могут быть подлинными в материальном отношении и неподлинными в формальном, то есть они могут содержать юридические нормы, действительно принадлежащие тем законодательным авторитетам, которым приписывается данный памятник, но самое письменное изложение может быть делом другой руки, современной или позднейшей» .

Павлов А.С.

Если подлинность дошедших до нас списков уставов не может быть точно установлена, то это еще не доказывает, чтобы таких уставов не могло быть – в той или иной форме (устной или письменной); наоборот, надо признать, что была нужда в княжеском законе, как для Церкви, так и для государства.

Устав великого князя св. Владимира введен в науку в 1775 г. немецким ученым Г. Миллером, который опубликовал одну из наиболее поздних его обработок XVI века в составе Степенной книги. Расширение числа известных редакций устава позволило митрополиту Евгению (Болховитинову) высказать мнение, что в основе их лежит один и тот же ранний текст, который можно связывать с именем князя Владимира. Преосв. Макарий (Булгаков) характеризовал его древнюю основу как первый опыт применения к условиям Руси норм православной Церкви и кодификации собственно русского церковного права, и не исключал возможности, что устав сложился уже в XI веке.

Специальное текстологическое исследование памятника С.В.Юшковым показало, что первооснова устава принадлежит XII веку и что главным его источником является грамота князя Владимира Святославича начала XI в., подтвердившая ряд привилегий церковной организации на Руси. По мнению Я.Н. Щапова, в основе устава лежит грамота о выделении «десятины» церкви Пресвятой Богородицы в 995 – 996 гг., которая была переработана в первоначальный устав в начале XI в. (до 1011 г.), в связи с учреждением епископских кафедр, распространения на них церковной десятины и установления церковной юрисдикции. Устав продолжал складываться и развиваться в XI – XII вв. вместе с укреплением и расширением церковной организации.

Устав Владимира Святославича известен более чем в 200-х списках. Преосв. Макарий (Булгаков), С.В. Юшков, А.А. Зимин разделяют все списки устава на 3 редакции: Краткую, Среднюю и Пространную; К.А. Неволин – на 2 редакции: Краткую и Пространную. Я.Н. Щапов указывает 7 редакций, относящихся к XII – XIV вв. Синодальный список 1282 г. Пространной редакции является древнейшим, дошедшим до нас, списком устава.

По содержанию устав великого князя св. Владимира заключает в себе пожалование «десятины » (одной десятой части княжеских доходов) в пользу Церкви, поручение епископам заведовать богоугодными заведениями (школами, больницами, приютами) и контролировать торговые эталоны меры и веса. Основная часть устава – это определение круга предметов и лиц, подведомственных церковному суду.

I. Устав предоставляет Церкви широкую юрисдикцию над всеми христианами по тем преступлениям, которые в языческой Руси не считались преступлениями и не были знакомы светским судьям . Перечень дел («суды церковные» ), по которым церковному суду подлежало все христианское население Руси (по Синодальному списку Пространной редакции), следующий:

1. Преступления против христианской веры и устоев Церкви : разные виды колдовства, знахарства («ведьство, зелейничество, потворы, чародеяния, волхования »); дела по нарушению святости и неприкосновенности христианских храмов и символов («церковная татьба », гробокопательство, разграбление могил – «мертвецы сволочат », ввод в храм животных – «скот или псы », обезображивание креста – «крест посекут », языческое идолослужение – молитва «под овином или в рощеньи или у воды »).

2. Преступления против христианской нравственности, об оскорблении нравственного чувства, противоестественных грехах, о покушениях на женскую честь, об обидах словом : изнасилование («пошибанье »); языческая форма совершения брака путем похищения девушки или чужой жены («умычка »); браки между близкими родственниками («в племени ») или свойственниками («в сватьстве »); ложное обвинение в блуде, колдовстве, ереси; укушение («зубоежа »), оставление или убийство новорожденного («девка дитя повержет »), скотоложство; непочитание детьми родителей («сын отца бьет, или дочка матерь, или сноха свекровь »), спор (или даже драка) между супругами из-за имущества.

3. Все семейные дела , тесно связанные с преступлениями против христианской нравственности и полностью входившие в юрисдикцию Церкви (по византийскому законодательству суду Церкви подлежали только некоторые из этих дел, исключая дела о нарушении родительской власти, споры о наследстве, споры между супругами об имуществе, которые подлежали гражданскому суду): дела бракоразводные («роспуст »), брачный сговор с назначением неустойки («смилное заставанье »), споры о наследстве («братья или дети тяжутся о задницю »).

Что касается споров о наследстве, то здесь мы видим противоречие между церковным уставом и Русской Правдой, поскольку по ст. 108 ее Пространной редакции дела о наследстве решались князем. По уставу же они отнесены к компетенции церковного суда. Возможно, данное противоречие объясняется конкуренцией двух источников: обычного права , нашедшего отражение в Русской Правде, и церковным правом (А.С. Павлов).

Указанная конкуренция источников проявляется также в другой важной особенности устава великого князя св. Владимира – отсутствии наказаний за преступления против христианской веры, Церкви, нравственности и семьи. Можно было бы предположить, что византийские церковные иерархи принесли вместе с новой религиозной системой и новую правовую систему, представленную Эклогой и Прохироном, где отсутствовали указания на собственно церковные наказания (отлучение, епитимии), характерные для канонических источников права. В Византии (а позже и в России) обычной практикой стало то, что светские наказания дополняли церковные санкции. В Греции дела, предоставленные суду Церкви, могли подлежать и суду гражданскому.

«Церковь судила их с церковной стороны, как дела совести, определяя их нравственное значение, полагала за них епитимии, употребляла и другие свойственные ей меры для вразумления и обращения согрешивших; мирская власть могла рассматривать те же самые дела со стороны гражданской как преступления общественные и часто для наказания их и пресечения употребляла свои меры».

Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский.

Как уже отмечалось выше, в Эклоге и Прохироне были широко представлены смертная казнь, членовредительные и болезненные телесные наказания. Очевидно, что жестокие византийские наказания не соответствовали русской обычно-правовой системе наказаний, представленной, в основном, имущественными санкциями. Это несоответствие византийской системы наказаний русским обычаям, по-видимому, и обусловило отсутствие санкций за преступления в уставе св. Владимира. Система наказаний появляется только в церковном уставе Ярослава Мудрого, но опять же: эта система более соответствовала русским обычаям, нежели византийским источникам.

Таким образом, устав великого князя Владимира Святославича, с одной стороны, объявляет общественно опасными такие поступки, которые не рассматривались как преступления русским обычным правом, а, с другой стороны, определяет подведомственность таких дел церковному суду, запрещая гражданским судьям вмешиваться в «суды церковные».

II. Церковному суду подлежали некоторые категории христианского населения Руси – по всем делам: и церковным, и светским – гражданским и уголовным («обида » - имущественный ущерб или преступления против личности, «котора » - ссора, раздор, распря, «вражда » - убийство, преступление», «задница » - тяжбы о наследстве).

В связи с принятием христианства, учреждением церковной организации и духовной иерархии, естественно, из христианской паствы должно было выделиться особое общество, особый разряд лиц, служащих Церкви и, вообще, стоящих к ней в особых отношениях. К этому обществу «людей церковных, богадельных» по уставу св. Владимира принадлежали:

1. Прежде всего, белое духовенство (с семьями), монашество: «игумен, поп, дьякон, дети их, попадья, и кто в клиросе, игуменья, чернец, черница ».

2. Миряне, служащие в церковных учреждениях: «просвирни » (или «проскурницы ») – женщины, выпекающие просфоры, «паломник » (или «псаломник »), врач («лечец »), повивальные бабки и т.д.; а также люди убогие, призреваемые Церковью или получающие от нее содержание: лица, живущие в монастырях, церковных богадельнях – «слепец, хромец, монастыреве, больнице, гостиницы, странноприимнице », «сторонник » - странник-богомолец, (в некоторых списках устава еще указаны - «вдовица », «калика » - калека); «задушный человек » (холоп, отпущенный на свободу по духовному завещанию), «прощеник » (человек, которому простили грехи, получивший чудесное исцеление).

Кроме того, устав предусмотрел ситуацию, когда сторонами в деле являются церковный человек и светский человек: в этом случае назначается общий («обчий ») суд князя и епископа.

Церковный устав великого князя Ярослава Мудрого был открыт для русской науки исследователем В.В. Крестининым в 1771 г. в Архангельске, в сборнике первой половины XVI в. и опубликован И.И. Лепехиным в 1780 г. Как уже отмечалось, разнообразие редакций устава, как и устава св. Владимира, вызвало в науке дискуссию о времени происхождения памятника. Известные русские ученые (историк Церкви митрополит Макарий (Булгаков), юрист-канонист А.С. Павлов, историки В.О. Ключевский, К.А. Неволин и др.) полагали, что основа устава была создана с эпоху правления Ярослава Мудрого.

«Говорить о подлинности этого устава в собственном смысле, то есть принадлежности его, как письменного памятника, самому Ярославу, можно еще менее, чем о подлинности такого же устава, приписываемого св. Владимиру. Подобно этому последнему памятнику, устав Ярослава, несомненно, образовался путем частной кодификации норм церковного права, вызванной исторической, т. е. жизненной необходимостью, перенести в сферу церковного суда ту же самую систему вир и продаж, какая принята в Русской Правде» .

Павлов А.С.

Ключевский В.О. также полагал, что устав князя Ярослава являлся «сверстником» Русской Правды и определял его происхождение первой половиной XII в. Митрополит Макарий (Булгаков) указывал, что великий князь Ярослав «дал Церкви устав уже под конец своей жизни, при митрополите Илларионе», называя его «продолжением и подробнейшим раскрытием устава Владимирова». С.В. Юшков полагал, что самому князю Ярославу Владимировичу принадлежала лишь его вводная и заключительная части, а остальная часть устава (так называемый «Судебник») сложилась к середине XII века. Также и Я.Н. Щапов относит создание первоначального архетипа устава к XI – началу XII вв., а упоминание в тексте устава о составлении его князем Ярославом по согласованию с митрополитом Илларионом расценивается ученым как вполне достоверное (таким образом, время создания устава – 1051 – 1054 гг.). По мнению А.А. Зимина, первоначальный текст устава лучше всего сохранился в его Краткой группе списков Восточно-Русской редакции и был создан в канцелярии митрополита Киприана, то есть в конце XIV – начале XV вв.

Митрополит Макарий (Булгаков) разделял все списки устава на три редакции: Краткую, Среднюю и Пространную. Я.Н. Щапов, подготовивший и опубликовавший все известные списки устава (их насчитывается около 100), разделяет их на шесть редакций: Краткую, Пространную, а также возникшие в результате переработки этих двух старших редакций Румянцевскую, Тарновскую, Устюжскую и Заподно-русскую. Самые ранние из дошедших до нас списков датируются второй четвертью XV в., самые поздние – XIX в. По мнению Я.Н. Щапова, Пространная редакция возникла раньше Краткой (в XII – первой четверти XIII в.) в результате переработки первоначального архетипа. Создание же Краткой редакции, по мнению ученого, можно связывать с именами московских князей Семена (1340 – 1353) или Ивана II (1353 – 1359) и митрополитов Феогноста или св. Алексия. Однако, несмотря на более позднее возникновение, Краткая редакция лучше сохранила архетип устава. Согласно исследованию А.А. Зимина, устав Ярослава сохранился в двух редакциях: Восточно-русской и Западно-русской (последняя, известная по списку 1499 г., основана на первой редакции). Восточно-русская редакция состоит из двух групп: Краткой и Пространной; древнейшей из них является Краткая группа.

Устав Ярослава уже является «довольно пространным и стройным церковным судебником» (Ключевский В.О.), еще более расширяющим сферу епископского суда, устанавливающим систему наказаний и порядок судопроизводства по тем делам и над теми лицами, которые только перечисляются уставом св. Владимира. Следуя классификации В.О. Ключевского, можно разделить дела церковно-судебного ведомства на три разряда (Восточно-русская редакция. Краткая группа (с дополнительными (новыми) статьями из Пространной группы):

1. Дела «греховные», без элемента преступности – судит только епископ, без участия княжеского судьи. Например: за колдовство («волхование, чародеяние») - женщина наказывается мужем («казнит ее, а не лишиться ») и штрафом митрополиту. Инцест, или половая связь кровных родственников, а также духовных родственников (крестного отца и крестной матери) и свойственников, скотоложство – наказываются штрафом епископу и епитимией. Вступление мужчины во второй брак, без расторжения первого («оженится иною женою, со старою не распустився ») – наказывается «виной » перед епископом (вероятно, штрафом), а также предписанием жить со старой женой, а новую жену («молодую») отправляют в «дом церковный » (вероятно, в монастырь). Если же изменяла жена (если «пойдет » жена от своего мужа за другого мужа или будет изменять своему мужу), то для нее объявлялся недействительным не только второй брак, но и первый, ее отправляли в монастырь, а «новоженя» (незаконный муж, сожитель) платил штраф митрополиту. Штрафом в пользу церковной власти наказывались также драки между женщинами («две жены биються ») и избиение женой мужа («жена мужа бьет »). В случае рождения внебрачного ребенка - девушку или замужнюю женщину, которая «дитяти добудет » полагалось, осудив, отправить в дом церковный.

Интересно отметить толкование исследователями двоеженства в собственном смысле, то есть одновременного сожительства с двумя женами («две жены кто водит »): 1) Согласно комментариям А.А. Зимина, М.Ф. Владимирского-Буданова, при законном первом браке («держати по закону») муж имеет еще вторую, незаконную, жену («которая подлегла»). В этом случае виновный платит штраф епископу, незаконную жену отправляют в монастырь, а законная жена остается с мужем, причем он не должен ей причинять зла («лихо водить ю»), иначе ему полагается «казнь». 2) По мнению Н.А. Семидеркина, устав преследует языческое двоеженство : слово «водит» указывает на то, что церковного брака ни с одной из жен, возможно, и не было заключено, обе жены могли быть «водимыми» (это понятие употребляется в «Повести временных лет» для обозначения языческих жен), тем не менее, такое положение не допускается церковным правом . Предписание «а первую держати по закону» означает требование оформить брачные отношения, согласно церковному закону, венчанием. Если муж продолжал жить с ней в языческом браке, невзирая на предписание церковного суда («а иметь лихо водити ю»), его полагалось «казнию казнити». Применение наказания в виде заключения в церковном доме (монастыре) ко второй жене, указывает на то, что Церковь отстаивала принцип единобрачия, как в случае заключения церковного брака, так и в случае, если языческий брак не был оформлен Церковью. Желание супругов жить в полигамном браке расценивалось как преступление.

О стремлении Церкви найти компромисс с действительностью языческой Руси свидетельствует и норма устава о разводе по взаимному согласию супругов («если муж с женой по своей воле роспуститься »): произвольное расторжение брака запрещается и наказывается штрафом, как в случае венчанного, церковного брака, так и в случае невенчанного, языческого брака (правда, штраф во втором случае в два раза меньше, чем в первом). По свидетельству митрополита Иоанна II (1080 – 1089), церковные браки в те времена заключали лишь бояре и князья, народ обходился без «благословения и венчания», устраивал свадьбу «с плясаньем, гуденьем и плесканьем» («Церковное правило митрополита Иоанна к Иакову черноризцу»). По замечанию М.Ф. Владимирского-Буданова, произвольное расторжение брака по взаимному согласию супругов, хотя и запрещалось, но на практике допускалось вплоть до XVIII века.

О временном компромиссе христианства с язычеством свидетельствует еще одна норма Пространной группы Восточно-русской редакции устава о нарушении сговора о браке. При сговоре совершался обряд «краяния », то есть разрезания на куски сыра и хлеба в честь Рода и Рожаниц – языческих идолов наших предков, олицетворявших собой идею судьбы и счастья. Описание этого обряда есть в Домострое (XVI в.), но и в церковном уставе Ярослава Мудрого мы находим указание на этот обряд: слова «про девку сыр краян будет » означают совершение брачного сговора. Если же впоследствии жених отказывался от брака, то он или его родителя должны были заплатить «за сыр», возместить расходы на угощение, заплатить невесте «за срам», т. е. за оскорбление, а также заплатить штраф в пользу церковной власти.

2. Дела греховно-преступные, где нарушаются не только церковные каноны, но и государственные законы – суд имеет смешанный характер: судит княжеский судья с участием судьи церковного. Например: языческая форма совершения брака путем похищения девушки («умчит девку или насилит », то есть «умычка » устава св. Владимира), изнасилование девушки и женщины («пошибание ») односторонний развод по инициативе мужа без вины жены («роспуст »), оскорбление женской чести бранным словом, – наказываются штрафом в пользу епископа, женщина («за срам») получает вознаграждение, равное сумме штрафа (причем, размер денежных взысканий устанавливается в зависимости от социального положения женщины, но, женщины только свободного состояния – дочери или жены боярской или простого человека), а третья часть санкции, собственно уголовное наказание, обозначена словами: «а князь казнит » , которые по-разному переводятся исследователями. В.О. Ключевский считает, что речь идет о телесном наказании; М.Ф. Владимирский-Буладанов, К.А. Неволин рассматривали «казнь» как уголовное наказание вообще: князь или устанавливал по своей воле денежное наказание вдобавок к церковному (именно так переводит слова о «казни» Н. Калачев) или судил на основании греческих законов («можно предположить, что телесные наказания болезненные и членовредительные прежде всего были применены к преступлениям, подлежащим суду церковному на основании Прохирона и Эклоги» - М.Ф. Владимирский-Буданов). Преосвященный Макарий (Булгаков) полагает, что «умычка», «пошибание» и другие преступления устава, которые считаются уже не только грехом и подлежат двойному наказанию, рассматривались церковным судом, а после него преступник для «казни» отсылался к светской власти. По мнению Я.Н. Щапова, слова «а князь казнит» указывают лишь на то, что исполнение решений епископа о денежных взысканиях возлагалось на государственный аппарат князя, поскольку Церковь своим аппаратом не обладала. По мнению В.О. Ключевского, наказания устава за оскорбление женской чести стали «первым опытом пробуждения в крещеном язычнике чувства уважения к нравственному достоинству личности человека». Хотя, пока эти наказания строятся на принципе права-привилегии.

К греховно-преступным делам устав также относит: прелюбодеяние мужа («если муж от жены блудит »), которое не являлось поводом к расторжению брака ни в Византии, ни, вероятно, на Руси; однако и безнаказанным такое поведение также не оставалось: устанавливаются «вина» мужа перед епископом (можно предположить здесь епитимию или (и) денежный штраф) и княжеская «казнь». Непочитание детьми родителей (сын бьет отца или мать) – епископу в «вине» (штраф, епитимия) и «волостельская казнь» (светское наказание, налагаемое волостелем – управителем волости); кража между супругами – епископу «в вине» с князем «на-полы» (общий суд, штраф делится пополам),; убийство («бои и убийство, и душегубство ») во время свадьбы, или свадебных боев - наказывается штрафом («вирой») князю пополам с епископом; поджог (если кто «зажжет » двор или гумно, или что иное) – наказывался штрафом в пользу епископа и княжеской «казнью».

Вновь можно отметить противоречие между церковным уставом и Русской Правдой, согласно которой дела о краже, убийстве и поджоге составляли судебную компетенцию князя (ст.ст. 6, 7, 34, 35, 43, 83 Пространной редакции). Но участие Церкви в суде и наказании виновных в краже и убийстве объясняется особым родом этих преступлений : в уставе речь идет о краже между супругами (такого рода кража не предусмотрена ни Русской Правдой, ни другими нашими древними законами (вмешательство Церкви в эту (семейную) сторону уголовного права весьма естественно и даже необходимо); и об убийстве во время свадебного сговора («сговорное»), во время свадьбы, или свадебных боев («свадебное»), которые являлись обычной принадлежностью языческих игрищ. В церковных правилах и поучениях содержатся предписания отказывать в отпевании убитых в таких «беззаконных боях» (например, в «Поучении» новгородского архиепископа Ильи (Иоанна) 1166 г.), а правила Владимирского собора 1274 г. запрещают также хоронить убитых в «бесовских боях близ церквей». М.Ф. Владимирский-Буданов полагает, что в числе указанных (семейных) преступлений следует подразумевать: отцеубийство, детоубийство, мужеубийство, женоубийство и братоубийство. Данное предположение связано с «молчанием» Русской Правды о преступлениях такого рода.

Что касается поджога , то, по мнению М.Ф. Владимирского-Буданова, А.А. Зимина, норма устава свидетельствует о стремлении составителя памятника расширить круг подведомственных Церкви дел за счет сужения княжеской юрисдикции: по-видимому, речь шла о защите имущества церковных владений от посягательства. Согласно предположению Н.А. Семидеркина, данный состав включен в церковный устав в связи с тем, что, наряду со злоумышленниками, в число преступников включались и пироманы. Церкви предоставлялось лишь право участия в доходах от дел о поджогах: 100 гривен штрафа, указанные в уставе, - это отчисление в пользу епископа от общего количества вырученных в результате «потока и разграбления» денег (остальные деньги, по ст. 83 Пр. Пр., делились между потерпевшим и князем).

3. Дела лиц духовного ведомства судятся церковной властью. Например, священники, их жены, монахи и монахини за блуд, пьянство и другие проступки против правил установленной для них дисциплины подлежат суду епископа без участия мирской власти – «и во что их осудить, волен ». Кроме того, устав Ярослава повторяет постановление устава св. Владимира о подсудности «церковных людей » суду епископа (или митрополита) по всем делам, духовным и светским.

В первых же строках устава Ярослава Мудрого содержится ссылка на два источника: устав св. Владимира («по данью отца своего») и греческий Номоканон. Но, во-первых, в отличие от устава св. Владимира, устав Ярослава устанавливает санкции за совершение преступлений против христианской веры и Церкви, нравственности, семьи. А, во-вторых, эта система наказаний противоречит византийскому церковному праву : помимо духовного наказания (различные формы отлучения от Церкви (епитимии), ссылка в монастырь для исправления), мы видим светскую санкцию - штрафы (применяемые духовным судьей) в пользу епископов, а также в пользу пострадавших, что роднит устав Ярослава с Русской Правдой, применявшей почти исключительно меры имущественной ответственности. По мнению Н.А. Семидеркина, возможность закрепления в уставе типично русской системы наказаний открылась благодаря тому, что митрополичью кафедру возглавил русский по происхождению Илларион. Вряд ли подобная акция могла быть осуществлена раньше, когда русскую православную Церковь возглавляли воспитанные на образцах византийской правовой мысли греческие митрополиты. Возможно, именно поэтому в уставе св. Владимира отсутствуют указания на меры ответственности за церковные преступления: византийская система наказаний оказалась непригодной для Руси, а закрепить в законе обычно-правовую русскую систему не позволяли, по видимому, убеждения митрополитов из Византии и их зависимость от Константинопольского патриарха.

Таким образом, церковный устав Ярослава Мудрого является примером компромисса между византийской правовой системой и русским обычным правом.

Русская православная Церковь стала новым миром, новым обществом для языческой своеобразной среды славяно-русских племен. Объявив войну язычеству, церковные уставы князей св. Владимира и Ярослава Мудрого, вместе с тем, стали очень важным источником для изучения обычного права древней Руси, народного правосознания первоначальной эпохи русской истории. История принятия Русью христианства доказывает нам, насколько долгим и сложным был этот путь, как много он потребовал мужества, таланта и нравственной чуткости у народа, вступившего на него, и у правительства, которое повело народ за собой.

Достаточно быстрый, мирный и успешный ход христианской миссии св. князя Владимира и его преемников во многом объясняется мудрой, осторожной, планомерной политикой русского правительства, избравшего главным средством приобщения языческого народа к новой вере не насилие (крещение новгородцев «огнем и мечом» является горьким, но неизбежным, при такой грандиозной реформе, исключением), а христианскую проповедь, убеждение, учение. Кроме того, успехи миссионерской деятельности на Руси связаны с особенностями языческого мировоззрения вообще и с особенностями русского язычества в частности.

Всякий язычник в религиозных вопросах является принципиальным универсалистом. По его воззрению, заведывание всей вселенной разделено между столькими группами национальных божеств, сколько наций существует в человеческом роде.

«Если представителям монотоистических вероисповеданий религиозная истина представляется самодовлеющим целым, принадлежащим им во всем объеме, и по закону противоречия, исключающим все другие религиозные формы, то язычник находит это целое лишь в сумме всех земных религий, каждую из коих он считает чьим-либо национальным уделом. Поэтому он толерантен, - не из признания за другим права иметь собственную субъективную истину, а из принципиального согласия с другим в объективной истинности его божества… Язычник, однако же, защищает своих богов с оружием в руках, но лишь как свое национальное достояние; он отвергает чужую религию, но лишь как символ порабощения, и если особенно восстает против христианства, то только потому, что не может никак понять со своей точки зрения странной претензии христианства как части, по его мнению, общечеловеческой религиозной истины, - быть каким-то всеисключающим целым, не терпит, как богохульства, отрицания со стороны христианства его национальных богов. Так было в свое время и в римской империи – откуда и гонения на христианство».

Карташев А.В.

Введение христианства на Руси не могло возбуждать сильных религиозно-национальных страстей, во-первых, потому, что миссия осуществлялась не путем завоевания, не иноплеменной и иноязычной властью, а собственным национальным правительством.

Поэтому там, где централизующее влияние Киевского князя принималось беспрекословно, история не знает серьезных протестов старого язычества. И, наоборот, там, где местный патриотизм еще стремился сохранить независимость от Киева (Новгород, Ростов, Муром), новая религия отвергалась как орудие порабощения. Во-вторых, славянский языческий культ находился еще на примитивном уровне развития; русское язычество только переступало пороги мифологической эволюции: переходило от чистого физического политеизма и шаманизма к воплощению обожаемых сил природы в образах животных и, наконец, человека.

До времени св. Владимира мы знаем о грубых истуканах только у руссов тмутараканских и об одном киевском и новгородском идолах Перуна. Но не только эта малоупотребительность идолов сообщала нетвердость, расплывчатость языческому миросозерцанию древнерусского славянина, а и характер его социального развития. Не было еще бытовых предпосылок для богатой организации общественного богослужебного культа. Жрецов почти не существовало, следовательно, не существовало профессиональных защитников родной религии, облеченных от общества правами и властью и имевших полную возможность при случае руководить народными восстаниями против новой веры» (исключения: Новгород, Ростов, Муром).

Характеризуя процесс формирования правовой системы Древней Руси, мы можем сделать вывод, что русское право с самого начала развивалось как право национальное, самобытное, обусловленное народной юридической традицией. Рецепция византийского права оказала огромное влияние на развитие правовой мысли, переходу к более совершенным формам и понятиям (византийские правовые понятия более всего отразились у нас на сфере брачно-семейного, наследственного, уголовного права), но эта рецепция всегда была творческой, избирательной, сообразующей византийское законодательство с потребностями национального права, русскими правовыми обычаями и правовыми понятиями.

Именно таким – национальным – памятником права стала Русская Правда - первый русский правовой кодекс, сочетающий обычное народное право, княжескую судебную практику, княжеское законодательство и византийские правовые источники.

II. Русская Правда как памятник права древней Руси*

А) Возникновение Русской Правды. Редакции, структура кодекса.

Наш первый правовой сборник, безусловно, базируется на нормах обычного народного права и княжеской судебной практики. Сам термин «правда», часто встречающийся в источниках древнерусского права, имеет различные значения (судебник, договор, присяга, испытание), но, в первую очередь, «правда » - это право : «налезти правду » (найти свое право), «судити в правду » (по праву) и т. д. Так как представления о праве и справедливости жили в народных обычаях , то именно они признавались «правдой». Например, Псковская судная грамота предписывает князю и посаднику судить «взирая в правду», то есть, применяя на суде обычаи Псковской земли.

Русская Правда дошла до нас более чем в 100 списках, которые большинство исследователей разделяют на 3 редакции: Краткую , Пространную и Сокращенную из Пространной (необходимо отметить особую точку зрения С.В. Юшкова, разделявшего РП на 5 редакций: Краткую, Пространную, а также третью, четвертую и пятую редакции, которые возникли, когда текст РП окончательно сложился; ист

Прежде всего, следует, наверное, заметить, что, вопреки бытующему мнению о существовании в общинного права до возникновения государственности как таковой, это не так. Никакого общинного права у восточных славян не существовало в принципе. Право возникло одновременно с государством, а вот каковы были его источники, сейчас попробуем разобраться.

К сожалению, источники обычного права не сохранились до наших дней, однако известно, что приблизительно в девятом веке на территории Древней Руси уже вступил в действие, как его тогда называли, «Русский закон». Текста до наших дней, к сожалению, не сохранилось, но, скорее всего, это был все-таки письменный сборник, в котором и были записаны нормы обычного права. Но все-таки некоторые исследователи полагают, что правовые нормы на Руси вполне могли возникнуть и до становления государственности. В качестве аргумента они приводят следующий довод: мол, вживление церкви и суда церковного в жизнь древнерусского человека было бы попросту невозможно, если бы традиционные нормы жизни не были сохранены. Многие этнографы и историки придерживаются именно этой точки зрения, однако, более очевидным все-таки кажется факт влияния Византии на развитие Древнерусского общества. Ибо именно византийские нормы права, а также религиозные традиции, и даже календарь, и сформировали, в общем-то, этот переход от первобытного строя к феодальной системе на . Мало кто, в общем-то, рискнет опровергнуть тот факт, что только государству присуща законодательная деятельность, любые правовые нормы как создаются, так и отменяются исключительно в результате государственной деятельности особого рода. Так вот и первым, дошедшим до наших дней, документальным свидетельством, выступающего как источник права, был договор князя Олега с Византийской империей, подписанный в 911 году. В нем, собственно, и упоминается «Русский закон», документ, который содержал некоторые нормы правовых отношений в Древней Руси. К слову, одна из статей этого закона говорила об ответственности за убийство и предусматривала прямо на месте преступления смертную казнь душегуба. Более-менее оформленное, так называемое, Княжеское право, появляется на Руси лишь в десятом веке.

Князь Ярослав Мудрый, а затем его сыновья «Ярославовичи» пишут уставы, которые вошли в историю под названием «Русская правда». Этот свод законов изобилует нормами обычаев еще доклассового общества, к примеру, предусматривает кровную месть, в случае, если совершенно убийство одного из членов семьи. Вершить правосудие позволено было любому члену пострадавшей семьи мужского пола: отцу, брату или сыну убиенного (нной). В дальнейшем за убийство уже предусматривались штрафы, которые шли в княжескую казну. Причем, стоимость штрафов варьировалась с оглядкой на социальное положение жертвы. Убил княжеского чиновника – будь добр заплатить 80 гривен, а за убийство холопа и пяти гривен с лихвой хватит. В этой же «Русской правде» впервые встречаются законы, призванные охранять семейно-брачные отношения, а также правила и нормы регистрации различных товаров на ввоз и вывоз из страны. В Древней Руси нанесение любого вреда потерпевшему, именовалось обидой, однако «Русская правда» не делала различий между уголовным преступлением и обычным гражданско-правовым нарушением. Также законы «Русской правды» не делали различий между людьми, совершившими преступление по возрасту. Отсутствовало также понятие невменяемости, то есть если преступление было совершено в состоянии алкогольного опьянения, ответственности с преступника это не снимало. Также в «Русской правде» имеется ряд указов о соучастниках преступления. И несли все соучастники, в не зависимости от их роли в преступном действии, одинаковую ответственность. Впрочем, обычной и самой распространенной мерой наказания в Древней Руси являлся все-таки уголовный штраф – «продажа», как его тогда называли.