Тема: Политическо-правовые взгляды Л. Общественно-полические взгляды Л. Н. Толстого

Л. Н. Толстой (1828-1910) – выдающийся деятель русской и мировой культуры, гениальный писатель-гуманист, мыслитель-моралист, оказавший и оказывающий влияние на умы и сердца людей.

Л. Толстому, кроме художественных произведений, принадлежит ряд трудов, содержащих философские, религиозно-философские, этические и эстетические проблемы, характеризующие его мировоззрение.

Здесь необходимо назвать: «О цели философии», «Философские замечания на речи Ж.-Ж. Руссо», «Война и мир» (философские отступления), «Исповедь», «В чем моя вера», «Что такое искусство?», «Так что нам делать?», «Критика догматического богословия», «Путь истины», «О жизни» и др.

В самом начале жизненного и творческого пути Л. Толстого занимают философские вопросы о смысле и цели человеческой жизни. «Цель жизни человека есть всевозможное способствование к всестороннему развитию всего существующего... человечества» . Интерес к философским и социальным проблемам заметен в философском наброске «О цели философии», где читаем: «Человек стремится, т. е. человек деятелен. – Куда направлена эта деятельность? Каким образом сделать эту деятельность свободною? – есть цель философии в истинном значении. Другими словами, философия есть наука жизни. Чтобы точнее определить самую науку, определить надо стремление, которое дает нам понятие о ней.

Стремление, которое находится во всем существующем в человеке, есть сознание жизни и стремление к сохранению и усилению ее. Итак, цель философии есть показать, – каким образом человек должен образовать себя. Но человек не один: он живет в обществе, следовательно, философия должна определить отношение человека к другим людям» . Обращает на себя внимание отрывок «Философские замечания на речи Ж.-Ж. Руссо», содержащий мысль о том, что «... наука вообще и философия в особенности, на которые так нападает Руссо, не только не бесполезны, но даже необходимы, и не для одних Сократов, но для всех» .

Писателя глубоко волновали и занимали вопросы философии истории, нашедшей свое наиболее яркое выражение в его главном романе «Война и мир». Свобода и необходимость, причины и цели в истории, соотношение активного и сознательного, роль личности и народных масс – эти и многие другие проблемы общественно-исторического бытия человека получали в творчестве Толстого оригинальное и во многом правильное решение. Несмотря на элементы фатализма и провиденциализма, Л. Н. Толстой далеко продвинулся в научном освоении истории.

Русский мыслитель утверждал, что история должна исследовать «жизнь народа и человечества», что она открывает законы, лежащие в основе этой жизни. Возражая прежним историкам, он писал: «Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами... Очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов...» .

Писатель отрицал определяющую роль «божества», «единичных» личностей, правящих народами, отрицал решающую историческую роль «великих» людей. Не власть, не цари и другие владыки являются движущей силой общественного развития, а народ – создатель всех материальных благ, творец и хранитель духовных ценностей. По мнению Толстого, не Наполеон, не Александр I, не Растопчин и др. заметные исторические фигуры определяют ход истории. Ее движет рядовая личность – солдат, крестьянин, вообще «простолюдин», которые в массе своей обычной и незаметной деятельностью, совместными усилиями творят жизнь и создают историю.

Стремление Толстого разобраться в историческом «действе», схватить его причинно-следственные отношения подводят писателя к выводу: «Единственное понятие, посредством которого может быть объяснено движение народов, есть понятие силы, равной всему движению народов» . По мысли Толстого, при объяснении того или иного явления необходимо учитывать действия «всех людей, принимающих участие в событии»: жизнь народа не вмешается в жизнь нескольких так называемых «великих» выдающихся людей. В этой связи Л. Толстой делает успешные попытки объяснения роли личности в истории, когда говорит о значении среды и обстоятельств, оказывающих влияние на ее формирование и характер. Личность и деятельность М. И. Кутузова выражает и обобщает желания и действия масс. Он – носитель народных традиций и народного духа, обладал силой «прозрения», умел постичь и «волю провидения». Размышляя над историей, писатель неизбежно исследует проблему взаимосвязи и взаимодействия свободы и необходимости.

Л. Толстой пишет: «Если воля каждого человека была свободна, т. е. если каждый мог поступать так, как ему захотелось, то вся история есть ряд бессвязных случайностей. Если даже один человек из миллионов в тысячелетний период времени имеет возможность поступать свободно, т. е. так, как ему захотелось, то очевидно, что один свободный поступок этого человека, противный законам, уничтожает возможность существования каких бы то ни было законов для всего человечества. Если же есть хоть один закон, управляющим действиями людей, то не может быть свободной воли, ибо тогда воля людей должна подлежать этому закону» . Приведенное суждение при всей категоричности его формы – или «свободная воля» или «закон» – не более чем раздумье писателя, постановка им вопроса о диалектике свободы и необходимости в истории. Отвечая на него, Л. Толстой утверждает, что глядя на человека «как на предмет наблюдения», мы находим, что он, как и все существующее, подлежит закону необходимости; глядя же на него «из себя, как на то, что мы чувствуем себя свободными» . Опыт и рассуждения со всей очевидностью свидетельствуют, что человек «как предмет наблюдения» подчиняется известным законам, но тот же опыт и рассуждения показывают ему, что «полная свобода» невозможна, хотя человек стремится к свободе: «Все стремления людей, все побуждения суть только стремления к увеличению свободы. Богатство – бедность, слава – неизвестность, власть – подвластное, сила – слабость, здоровье – болезнь, образование – невежество, труд – досуг, сытость – голод, добродетели – порок суть большие или меньшие степени свободы» .

Каждое историческое событие, в котором принимают участие люди, «представляется частью свободным, частью необходимым» . Каждое действие человека есть известное соединение, взаимопроникновение и взаимопревращение свободы и необходимости. «И всегда, чем более в каком бы то ни было действии мы видим свободу, тем менее необходимости, и чем более необходимости, тем менее свободы» . Таким образом, Толстой остро чувствовал диалектику, противоречивый характер единства свободы, целеполагающей деятельности людей и необходимости, обусловленной объективными законами общественно-исторической действительности. «Волеизъявление» детерминировано «внешними обстоятельствами», свобода находится в зависимости от них, но и жизнь творится как результат свободного действия. Утверждая свободу человека в его разуме, в его сознании и действии, писатель отнюдь не становится на точку зрения волюнтаризма. Он отрицает «абсолютную свободу». Для исторических взглядов Л. Толстого характерно диалектическое понимание противоречий и столкновений различных социальных сил. Борьба «старого» и «нового», столкновение «добра» и «зла» выступает своего рода законо-мерностью. Ход событий, успехи и поражения различных тенденций зависят от «великого множества», от «толпы не думающих», а их «тысячи и тьма».

В философии истории Толстого, пожалуй, наиболее ярко проявляются сильные стороны его гносеологической позиции, успехи писателя в познании общественно-исторического развития. Писатель придает громадное значение «чувствам», «переживаниям», моральному сознанию людей, подчеркивает великое значение их «разума», образно-наглядно показывает и утверждает надежность в великом значении «опыта» человека, реальных действий людей, значимость «добрых и полезных» дел.

Л. Толстой отличался глубоким проникновением в психологию людей, высоко оценивая «слово» – великий человеческий «дар», имеющий значение для человеческого познания и обладающий способностью соединять и разъединять людей, служить любви, вражде и ненависти. Все это материалистические элементы, характеризующие особенности его теоретико-познавательных позиций, выявляющихся в его взглядах на природу, общество и его историю, в его суждениях о людях и их жизни. Они очевидны и находят свое подтверждение в его реализме, в его учениях и теориях.

Л. Толстой глубоко переживал современную ему общественную и духовную жизнь. Положение и судьбы дворянско-помещичьего класса, жизнь многочисленного крестьянства России, условия труда и быта фабрично-заводских и железнодорожных рабочих, городских низов – ничто не ускользало от его пристального взгляда. Видя социальное неравенство, резкие противоречия между богатыми и людьми труда, писатель задумывался о методах и средствах изменения социального бытия. Общественно-гуманистические, нравственные и метафизические проблемы волновали писателя в самом начале его жизненного и творческого пути. Характеризуя свои юношеские мечты и устремления к идеальному, он позже писал: «Все человечество живет и развивается на основании духовных начал, идеалов, руководящих им. Эти идеалы выражаются в религиях, в науке, искусстве, формах государственности, идеалы эти все становятся все выше и выше, и человечество идет к высшему благу. Я – часть человечества, и поэтому призвание мое состоит в том, чтобы содействовать сознанию и осуществлению идеалов человечества». Впоследствии, когда в 70–80 гг. XIX в. Толстой пережил духовный кризис, перешел на позиции патриархального крестьянства и одновременно осознал в себе общественное призвание осуждать социальное зло и проповедовать идеи добра и справедливых отношений между людьми, его общественно-философские воззрения приобрели более четкие очертания, реальность современной ему эпохи все глубже проникала в его взгляды, действительность отражалась все более многообразно, глубоко и правдиво. Особенно суровой критике был подвергнут феодально-помещичий и капиталистический строй того времени. Гуманность социальных исканий Толстого состояла в том, что он со всей определенностью утверждал, что рабочие люди, привыкшие к труду и лишениям, обладающие умением преодолевать встречающиеся на их пути преграды, могут преодолеть все трудности, противоречия, отрицательные стороны социального бытия. «Сила, – утверждал Толстой, – в рабочем народе». «Все, что есть во вне и около меня, все это – плод их знания жизни. Те самые орудия мысли, которыми я обсуждаю жизнь и осуждаю ее, все это не мной, а ими сделано, сам я родился, воспитался, вырос благодаря им, они выкопали железо, научили рубить лес, приручили коров, лошадей, научили сеять, научили жить вместе, урядили нашу жизнь: они научили меня думать, говорить» . Трудовая деятельность – существенный источник развития и движения общественного бытия. Размышляя о путях и средствах развития человечества, писатель приходит к выводу о необходимости ликвидации частной собственности, особенно собственности на землю. Освобождение народа «может быть достигнуто только уничтожением земельной собственности и признанием земли общим достоянием, – тем самым, что уже с давних пор составляет задушевное желание русского народа…»: осуществление этой народной мечты «поставит русский народ на высокую степень независимости, блаженства и довольства» .

Мысль писателя о необходимости превращения земли в общенародное достояние была отражением нужд и потребностей миллионов малоземельных и безземельных крестьян, означала осуждение частного крупного помещичьего и капиталистического землевладения и имела революционную направленность.

Обосновывая свою мечту о совершенствовании общественных форм жизнеустройства, идею единения народов всей Земли, Л. Толстой обращается к тем приметам в развитии цивилизации, которые давали надежду на осуществление его заветных желаний. «Бессознательно истина эта подтверждается установлением путей сообщения, телеграфов, печатью, все большей и большей общедоступностью благ мира сего для всех людей, и сознательно – разрушением суеверий, разделяющих людей, распространением истин знания, выражением идеалов братства людей...» .

«Все, чем мы живем, чем гордимся, что нас радует, от железной дороги, оперы и небесной механики до доброй жизни людей – если не есть вполне произведение этой деятельности, то все-таки есть последствие передачи науки и искусств в широком смысле. Если бы не было переданного от поколения к поколению знания, как выковать, сварить, закалить и отделить железо в полосы, винты, листы и т. п., не было бы железной дороги; без передаваемых от поколения к поколениям искусства звуками, словами и картинами выражать чувства, – не было бы оперы; без знания геометрии как отношений величины, тоже передаваемого от поколения к поколениям, не было бы небесной механики. И так же без передачи знания о том, что свойственно и не свойственно природе человека и человеческого общества, не было бы доброй жизни людей, не будь науки и искусства, не было бы человеческой жизни» .

С точки зрения Толстого, «истинная наука и истинное искусство всегда существовали и всегда будут существовать подобно всем другим видам человеческой деятельности, и бесполезно оспаривать или доказывать их необходимость» .

Среди критериев подлинности науки и искусства Л. Толстой называл гуманистичность и демократизм. Другими качествами истинной культуры являются для Толстого доступность и доходчивость ее достижений. Искусство должно быть понятно самому обыкновенному человеку из народа – в этом одно из важнейших положений эстетического кодекса художника. Выступая против принципов эстетизма, Толстой пишет: «… Сказать, что произведение искусства хорошо, но непонятно, все равно, что сказать про какую-нибудь пищу, что она очень хороша, но люди не могут есть ее… извращенное искусство может быть непонятно людям, но хорошее искусство понятно всем» . Для Толстого искусство может и должно заменять «чувства низшие, менее добрые и менее нужные для блага людей более добрыми, более нужными для этого блага». Поэтому оно должно быть народным и существовать для народа. Возлагая на искусство великую социально-преобразующую миссию, писатель пытался сформулировать свои представления об искусстве будущего. С его точки зрения, оно должно быть искусством не одного какого-нибудь кружка людей, не одного сословия, не одной национальности, оно должно передавать чувства, соединяющие людей, влекущие их к братскому единению. «Только это искусство будет выделяемо, допускаемо, одобряемо, распространяемо» . В общении и единении людей великая роль принадлежит слову. «Слово – дело великое. Великое дело потому, что оно есть могущественнейшее средство единения людей» . При помощи слова, речи мы выражаем свои мысли. «Выражение же мысли есть одно из самых важных дел жизни» . Как великий гуманист и просветитель, он выступал и боролся искусством своего слова и своей мысли против несправедливого использования достижений материальной и духовной культуры. Развитие науки и техники, искусства и литературы, все достижения человеческого разума должны быть ориентированы на всех живущих в обществе людей, на развитие и сохранение самой человеческой жизни. Плоды культуры во всех ее формах должны содействовать братскому единению, любви и уважению среди людей, увеличивать их знания и могущество, способствовать овладению стихийными силами природы. Актуально звучит слово великого мыслителя, осуждающего использование достижений науки и технических изобретений – всего, что создано умом и руками людей, – «для обогащения капиталистов, производящих предметы роскоши или орудия человекоистребления» .

В мировоззрении Толстого отчетливо звучат экологические мотивы. Он настойчиво защищал чистоту природы, растительный и животный мир и все живое. Он требовал любовного и нравственного отношения к окружающей нас природной действительности. Отмечаемая им тенденция к разрушению естественной среды обитания людей вызывала его озабоченность и тревогу. Говоря об идеале счастливой жизни, Л. Толстой писал: «Одно из первых и всеми признаваемых условий счастья есть жизнь такая, при которой не нарушена связь человека с природой, т. е. жизнь под открытым небом, при свежем воздухе, общении с землей, растениями, животными…» .

Мечтая о социальных преобразованиях, Толстой полагал, что для их реализации необходимо возвысить значение и роль человеческого разума. Придерживаясь теории «непротивления злу насилием», следуя идее «нравственного» совершенствования, осуждая «насилие», мыслитель считал решающим и определяющим средством общественного прогресса нравственно-этическую и специфическим образом понимаемую религиозную деятельность. Все это придавало его социальным исканиям черты идеализма и утопизма, его идеалы во многом были обращены в прошлое и в этом смысле носили реакционный характер. Идеалы нового жизнеустройства складывались у писателя в процессе отличения российского самодержавно-крепостнического государства, европейских буржуазно-демократических государств и восточных деспотий, вплоть до отрицания «всякой власти», всякой государственности. «Переход от государственного насилия к свободной, разумной жизни не может сделаться вдруг; как тысячелетия слагалась государственная жизнь, так, может быть, тысячелетия она будет разделываться» .

Изменения, ведущие к устранению государственности, должны, по его мнению, идти по пути демократизации управления: «Если люди доведут правление до того, что все люди будут участвовать в управлении, то не будет и управления – люди будут каждый управлять сам собой» . Л. Толстой задумывался над многими другими общественными вопросами. Он видел противоположность между условиями труда в городе и деревне, между городом и селом, между трудом умственным и физическим.

Большое внимание уделял великий гуманист вопросам милитаризма и войны. Насилие, вооруженная борьба, история военных конфликтов между народами и странами были постоянным предметом его раздумий. В итоге изучения военных конфликтов Л.Толстой пришел к выводу о необходимости устранения войн как явлений, противных разуму и человеческой природе. Л. Толстой стремился проникнуть в причины происходивших и происходящих войн, он усматривал их в социальном неравенстве, в стремлении к обогащению, в заинтересованности и корыстных побуждениях людей. Господствующие эксплуататорские классы, организаторы и идеологи войны подвергаются им сокрушительной критике. Экспансионистские, шовинистические, национально-расовые доктрины оцениваются как античеловеческие, враждебные интересам людей труда. В ряде случаев Л. Толстой становится на воинствующие и антивоенные позиции. Нужно устроить жизнь человечества, чтобы признавались права и равенство всех стран и народов. «Народ везде один и тот же», все люди жаждут постоянного спокойствия и мира, они могут и должны не спорить и истреблять друг друга, а взаимно уважать и развивать между собой всесторонние связи и отношения. Наступило время, когда сформировалось сознание братства людей всех народностей и люди могут жить «в мирных, взаимно друг другу выгодных, дружеских, торговых, промышленных, нравственных сношениях, нарушать которые им нет никакого смысла, ни надобности» . Мысли Л. Толстого созвучны чаяниям современного человечества: «Кто бы вы ни были, – писал он, – француз, русский, поляк, англичанин, ирландец, немец, чех – поймите, что все наши настоящие человеческие интересы, какие бы они ни были – земледельческие, промышленные, торговые, художественные или ученые, все интересы так же, как удовольствия и радости, ни в чем не противоречат интересам других народов и государств, и что вы связаны взаимным содействием, обменом услуг, радостью широкого братского общения, обмена не только товаров, но и мыслей и чувств с людьми других народов» . Л. Толстой оптимистически оценивал будущее. Он подчеркивал: «…уничтожиться должен строй милитаризма и замениться разоружением и арбитрацией» .

Немало сказал Толстой о человеке, целях и смысле его жизни, что составляет заметный вклад в развитие гуманистической мысли, в обогащение нравственного опыта человечества. Писатель отнюдь не отрицал «биологической» или, как он выражался, «животной» природы человека, но на первый план выдвигал «духовное», «разумное» и «доброе», присущее человеческому существу, его способность к созидательной деятельности. Хотя философия человека Толстого иногда выступает в абстрактно-идеалистической форме, многие его раздумья и суждения о человеке и его жизни отличаются глубокой продуктивностью и истинностью. «Жизнь, какая бы ни была, есть благо, выше которого нет никакого. Если мы говорим, что жизнь – зло, то мы говорим это только в сравнении с другой, воображаемой, лучшей жизнью, но ведь мы никакой другой лучшей жизни не знаем и не можем знать, и потому жизнь, какая бы она ни была, есть высшее доступное нам благо» .

Отвергая «неверие» в жизнь, Толстой решительно отстаивает человеческую жизнь в реальном объективном мире в противовес богословским мифам о загробной жизни и иных мирах. «Этот мир не шутка, не юдоль испытания и перехода в мир лучший, вечный, а этот мир тот, в котором мы сейчас живем, это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны нашими усилиями сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для всех, которые после нас будут жить в нем» .

Толстовские поиски смысла жизни, не свободные от религиозного облачения, представляют определенный интерес: он говорит целиком о жизни в труде. Это главное в жизни человека и его моральном облике, «Достоинство человека, его священный долг и обязанность употреблять данные ему руки и ноги на то, для чего они даны, и поглощаемую пищу на труд, производящий эту пищу» . Только неустанно работая и создавая все необходимое для жизни, люди станут настоящими людьми; тогда проявятся их высшие человеческие свойства и они овладеют силами природы; новый общественный строй должен быть трудовым сообществом людей, где каждый будет трудиться для себя и своих близких. «Когда наступит новый, разумный, более разумный склад общественной жизни, люди будут удивляться тому, что принуждение работать считалось злом, а праздность – благом. Тогда, если бы тогда было наказание, лишение работы было бы наказанием» .

Приведенные суждения писателя генеалогически связаны с опытом социального поведения, как он выработался в народной среде, где труд и человек труда, его деятельность выступают как высшая ценность. Так делается жизнь: люди своими усилиями создают все многообразие и красоту жизни. И в этой деятельности смысл жизни людей – эта идея пронизывает многие страницы его творческого наследия. Человек в произведениях Толстого предстает во всей противоречивости своего социального бытия. Писатель страстно обличал собственнический мир, мир насилия и тупого самодовлеющего мещанства, противопоставляя этому миру свое гуманистическое представление о человеке как созидателе материальной жизни и высокого духа. Он должен быть всегда в движении, не останавливаться в духовном росте, в совершенствовании способности понимать и сочувствовать, действовать и призывать других. Человек должен заниматься созидательной деятельностью для достижения наибольшего процветания всего человечества.

Анализ показывает, что поиски ответов на вопросы о цели, смысле, ценности жизни не сводились к религиозным, а приводили Толстого к глубоким размышлениям о важнейших человеческих проблемах, волновавших его в течение всей жизни.

Творческое наследие Л. Толстого сложно и противоречиво. Оно отражает понятия, чувства и настроения патриархального крестьянства, идеологию самого многочисленного производительного класса пред- и пореформенной России. Мировоззрение Л. Толстого содержит и крестьянский революционный демократизм и реакционную религиозную проповедь пассивности. Но Л. Толстой создал яркую и правдивую картину своей эпохи. Как мыслитель, он отличался активным поиском социальной справедливости, высокой гражданственности. Он ставил важные «больные» и «проклятые» вопросы, подвергая сомнению основы политического и общественного устройства своего времени. Необходимо хранить и приумножать ценные, выдержавшие проверку временем идеи духовного наследия писателя. Л. Толстой всегда будет дорог прогрессивному человечеству как сторонник и защитник жизни и труда, как великий гуманист, деятельно искавший пути к всеобщему счастью на нашей планете.

Там же. Т. 64. С. 94.

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 108.

Там же. Т. 30. С. 179.

Там же. Т. 81. С. 120.

Там же. Т. 78. С. 373.

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 418.

Там же. Т. 23. С. 441.

Там же. Т. 55. С. 172.

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 55. С. 239.

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 90. С. 429.

Там же. Т. 90. С. 443.

Там же. Т. 68. С. 54.

Там же. Т. 45. С. 480.

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 481.

Там же. Т. 25. С. 396.

Когда мы говорим о Толстом, то, прежде всего, имеем в виду писателя, автора романов, повестей, но забываем о том, что он также и мыслитель. Можно ли назвать его крупным мыслителем? Он был крупный человек, он был великий человек. И даже если мы не можем принять его философию, почти каждый из нас благодарен ему за какие-то радостные мгновения, нами испытанные, когда мы читали его повести, его художественные произведения. Мало находится людей, которые вообще бы не любили его творчества. В разные эпохи нашей собственной жизни Толстой вдруг открывается нам с каких-то новых, неожиданных сторон.

Религиозно-философские искания Льва Николаевича Толстого были связаны с переживанием и осмыслением самых разнообразных философских и религиозных учений. На основе чего формировалась мировоззренческая система, отличавшаяся последовательным стремлением к определенности и ясности (в существенной мере - на уровне здравого смысла). При объяснении фундаментальных философских и религиозных проблем и соответственно своеобразным исповедально-проповедническим стилем выражения собственного символа веры то же время критическое отношение к Толстому именно как к мыслителю представлено в российской интеллектуальной традиции достаточно широко. О том, что Толстой был гениальным художником, но "плохим мыслителем", писали в разные годы В.С. Соловьев, Н.К. Михайловский, Г.В. Флоровский, Г.В. Плеханов, И.А. Ильин и другие. Однако, сколь бы серьезными подчас ни были аргументы критиков толстовского учения, оно безусловно занимает свое уникальное место в истории русской мысли, отражая духовный путь великого писателя, его личный философский опыт ответа на "последние", метафизические вопросы.

Глубоким и сохранившим свое значение в последующие годы было влияние на молодого Толстого идей Ж.Ж. Руссо. Критическое отношение писателя к цивилизации, проповедь "естественности", вылившаяся у позднего Л. Толстого в прямое отрицание значения культурного творчества, в том числе и своего собственного, во многом восходят именно к идеям французского просветителя.

К более поздним влияниям следует отнести моральную философию А. Шопенгауэра ("гениальнейшего из людей", по отзыву русского писателя) и восточные (прежде всего буддийские) мотивы в шопенгауэровском учении о "мире как воле и представлении". Впрочем, в дальнейшем, в 80-е годы, отношение Толстого к идеям Шопенгауэра становится критичней, что не в последнюю очередь было связано с высокой оценкой им "Критики практического разума" И. Канта (которого он характеризовал как "великого религиозного учителя"). Однако следует признать, что кантовские трансцендентализм, этика долга и в особенности понимание истории, не играют сколько-нибудь существенной роли в религиозно-философской проповеди позднего Толстого, с ее специфическим антиисторизмом, неприятием государственных, общественных и культурных форм жизни как исключительно "внешних", олицетворяющих ложный исторический выбор человечества, уводящий последнее от решения своей главной и единственной задачи - задачи нравственного самосовершенствования. В.В. Зеньковский совершенно справедливо писал о "панморализме" учения Л. Толстого. Этическая доктрина писателя носила во многом синкретический, нецелостный характер. Но фундаментом собственного религиозно-нравственного учения этот далекий от какой бы то ни было ортодоксальности мыслитель считал христианскую, евангельскую мораль. Фактически основной смысл религиозного философствования Толстого и заключался в опыте своеобразной этизации христианства, сведения этой религии к сумме определенных этических принципов, причем принципов, допускающих рациональное и доступное не только философскому разуму, но и обычному здравому смыслу обоснование.

Лев Николаевич Толстой не был философом, богословом в полном смысле слова. И сегодня мы остановимся на нем в нашем интересном и непростом путешествии по области, долгое время скрываемой от людей, интересующихся русской религиозной мыслью.

В центре религиозно-философских исканий Л.Н. Толстого стоят вопросы понимания Бога, смысла жизни, соотношения добра и зла, свободы и нравственного совершенствования человека. Он выступил с критикой официального богословия, церковной догматики, стремился обосновать необходимость общественного переустройства на принципах взаимопонимания и взаимной любви людей и непротивления злу насилием.

К основным религиозно-философским работам Толстого можно отнести "Исповедь", "В чем моя вера?", "Путь жизни", "Царство Божие - внутри нас", "Критика догматического богословия". Духовный мир Толстого характерен этическими исканиями, сложившимися в целую систему "панморализма". Нравственное начало в оценке всех сторон жизни человеческой пронизывает все творчество Толстого. Его религиозно-нравственное учение отражает своеобразное понимание им Бога.

Толстой считал, что избавление от насилия, на котором держится современный мир, возможно на путях непротивления злу насилием, на основе полного отказа от какой-либо борьбы, а также на основе нравственного самосовершенствования каждого отдельного человека. Он подчеркивал: “Только непротивление злу насилием приводит человечество к замене закона насилия законом любви”.

Считая власть злом, Толстой пришел к отрицанию государства. Но упразднение государства, по его мнению, не должно осуществляться путем насилия, а посредством мирного и пассивного уклонения членов общества от каких бы-то ни было государственных обязанностей и должностей, от участия в политической деятельности. Идеи Толстого имели широкое хождение. Одновременно их критиковали справа и слева. Справа Толстого критиковали за критику в адрес церкви. Слева - за пропаганду терпеливой покорности властям. Критикуя Л.Н. Толстого слева, В.И. Ленин находил в философии писателя “кричащие” противоречия. Так, в работе “Лев Толстой как зеркало русской революции” Ленин отмечает, что у Толстого “С одной стороны, беспощадная критика капиталистической эксплуатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны, - юродивая проповедь “непротивления злу” насилием”.

Идеи Толстого во время революции осуждались революционерами, так как адресовались они всем людям, включая и их самих. В то же время, являя революционное насилие по отношению к сопротивляющимся революционным преобразованиям, сами обагренные чужой кровью революционеры желали, чтобы насилие не проявлялось по отношению к ним самим. В данной связи не удивительно, что не прошло и десяти лет после революции, как было предпринято издание полного собрания сочинений Л.Н. Толстого. Объективно идеи Толстого способствовали обезоруживанию тех, кто подвергался революционному насилию.

Однако навряд ли правомерно осуждать за это писателя. Многие люди испытали благотворное влияние идей Толстого. Среди последователей учения писателя-философа был Махатма Ганди. К числу поклонников его таланта относился и американский писатель У.Э. Хоуэлс, который писал: “Толстой - величайший писатель всех времен, уже хотя бы потому, что его творчество более других проникнуто духом добра, и сам он никогда не отрицает единства своей совести и своего искусства”.

Около 90 лет тому назад Дмитрий Сергеевич Мережковский написал книгу «Лев Толстой и Достоевский». Он хотел представить Толстого (и справедливо) как полнокровного гиганта, как человека-скалу, как некоего великого язычника.

Человек, который большую часть жизни был проповедником евангельской этики, а последние 30 лет жизни посвятил проповеди христианского учения (как он его понимал), оказался в конфликте с христианской Церковью и в конечном счете был отлучен от нее. Человек, который проповедовал непротивление, был воинствующим борцом, который с ожесточением Степана Разина или Пугачева набросился на всю культуру, разнося ее в пух и прах. Человек, который стоит в культуре как феномен (его можно сравнить только с Гёте, если брать Западную Европу), универсальный гений, который за что бы ни брался - пьесы ли, публицистика ли, романы или повести - всюду эта мощь! И этот человек высмеивал искусство, зачеркивал его и в конце концов выступил против своего собрата Шекспира, считая, что Шекспир зря писал свои произведения. Лев Толстой - величайшее явление культуры - был и величайшим врагом культуры.

В «Войне и мире», увлеченный великой бессмертной картиной движения истории, Толстой выступает не как человек без веры. Он верит - в фатум. Он верит в какую-то таинственную силу, которая неуклонно ведет людей туда, куда они не хотят. Древние стоики говорили: «Судьба ведет согласного. Противящегося судьба тащит». Вот эта судьба действует в его произведениях. Как бы мы ни любили «Войну и мир», но всегда удивляет, как Толстой, такая великая личность, не чувствовал значения личности в истории. Для него Наполеон только пешка, и масса людей, в основном, действует, как муравьи, которые движутся по неким таинственным законам. И когда Толстой пытается объяснить эти законы, его отступления, исторические вставки, кажутся намного слабее, чем сама полнокровная, мощная, многогранная картина совершающихся событий - на поле брани, или в салоне фрейлины, или в комнате, где сидит один из героев.

Какая там еще вера, кроме таинственного рока. Вера, что возможно слиться с природой, опять оленинская мечта. Вспомним князя Андрея, как он внутренне беседует с дубом. Что такое этот дуб, просто старое знакомое дерево? Нет, это одновременно и символ, символ вечной природы, к которой стремится душа героя. Поиски Пьера Безухова. Тоже все бессмысленно... Разумеется, никому из героев Толстого и в голову не приходит найти по-настоящему христианский путь. Почему это так? Потому что лучшие люди ХIХ в., после катастроф века XVIII, оказались так или иначе отрезаны от великой христианской традиции. От этого трагическим образом пострадали и Церковь, и общество. Последствия этого раскола пришли в XX в. - как грозное событие, едва не разрушившее всю цивилизацию нашей страны.

Итак, развитие русской философии в целом, ее религиозной линии в частности подтверждает, что для понимания российской истории, русского народа и его духовного мира, его души важно познакомиться и с философскими поисками русского ума. Это обусловлено тем, что центральными проблемами этих поисков были вопросы о духовной сущности человека, о вере, о смысле жизни, о смерти и бессмертии, о свободе и ответственности, соотношении добра и зла, о предназначенности России и многие другие. Русская религиозная философия активно способствует не только приближению людей к путям нравственного совершенствования, но и приобщению их к богатствам духовной жизни человечества.

Лев Николаевич Толстой (1821 - 1910) велик и как писатель, и как мыслитель. Он выступает родоначальником концепции ненасилия. Его учение получило название толстовства. Суть этого учения нашла отражение во многих его произведениях. У Толстого имеются и собственные философские сочинения: “Исповедь”, “В чем моя вера?”, “Путь жизни” и др.

Толстой с огромной силой нравственного осуждения подверг критике государственные учреждения, суд, экономику. Однако критика эта была противоречивой. Он отрицал революцию как метод решения социальных вопросов. Историки философии полагают, что “заключая в себе некоторые элементы социализма (стремление создать на месте помещичьего землевладения и полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных крестьян, учение Толстого вместе с тем идеализировало патриархальный строй жизни и рассматривало исторический процесс с точки зрения “вечных”, “изначальных” понятий нравственного и религиозного сознания человечества”.

Толстой считал, что избавление от насилия, на котором держится современный мир, возможно на путях непротивления злу насилием, на основе полного отказа от какой-либо борьбы, а также на основе нравственного самосовершенствования каждого отдельного человека. Он подчеркивал: “Только непротивление злу насилием приводит человечество к замене закона насилия законом любви”.

Считая власть злом, Толстой пришел к отрицанию государства. Но упразднение государства, по его мнению, не должно осуществляться путем насилия, а посредством мирного и пассивного уклонения членов общества от каких бы-то ни было государственных обязанностей и должностей, от участия в политической деятельности. Идеи Толстого имели широкое хождение. Одновременно их критиковали справа и слева. Справа Толстого критиковали за критику в адрес церкви. Слева - за пропаганду терпеливой покорности властям. Критикуя Л. Н. Толстого слева, В. И. Ленин находил в философии писателя “кричащие” противоречия. Так, в работе “Лев Толстой как зеркало русской революции” Ленин отмечает, что у Толстого “С одной стороны, беспощадная критика капиталистической эксплуатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны, - юродивая проповедь “непротивления злу” насилием”.

Идеи Толстого во время революции осуждались революционерами, так как адресовались они всем людям, включая и их самих. В то же время, являя революционное насилие по отношению к сопротивляющимся революционным преобразованиям, сами обагренные чужой кровью революционеры желали, чтобы насилие не проявлялось по отношению к ним самим. В данной связи не удивительно, что не прошло и десяти лет после революции, как было предпринято издание полного собрания сочинений Л. Н. Толстого. Объективно идеи Толстого способствовали обезоруживанию тех, кто подвергался революционному насилию.

Однако навряд ли правомерно осуждать за это писателя. Многие люди испытали благотворное влияние идей Толстого. Среди последователей учения писателя-философа был Махатма Ганди. К числу поклонников его таланта относился и американский писатель У. Э. Хоуэлс, который писал: “Толстой - величайший писатель всех времен, уже хотя бы потому, что его творчество более других проникнуто духом добра, и сам он никогда не отрицает единства своей совести и своего искусства”.
Вот это подойдёт???))))

Введение
1. Перерождение философских исканий Толстого
2. Скрытые вопросы о смысле жизни. Четыре направления
3. Проявление себя в “разумном сознание”
4. Пять заповедей христианства
5. Непроявление как проявление закона любви
6. Непроявление есть закон
7. Борьба со старыми принципами
Заключение
Список использованных источников

Введение

Гениальный писатель и глубокий мыслитель Л.Н. Толстой занимает важное место в русской философии второй половины XIX в. В центре его религиозно-философских исканий стоят вопросы понимания Бога, смысла жизни, соотношения добра и зла, свободы и нравственного совершенствования человека. Он выступил с критикой официального богословия, церковной догматики, стремился обосновать необходимость общественного переустройства на принципах взаимопонимания и взаимной любви людей и непротивления злу насилием.

К основным религиозно-философским работам Толстого можно отнести “Исповедь”, “В чем моя вера?”, “Путь жизни”, “Царство Божие – внутри нас”, “Критика догматического богословия”. Духовный мир Толстого характерен этическими исканиями, сложившимися в целую систему “панморализма”. Нравственное начало в оценке всех сторон жизни человеческой пронизывает все творчество Толстого. Его религиозно-нравственное учение отражает своеобразное понимание им Бога.

Для Толстого Бог – это не Бог Евангелия. Он отрицает все те его свойства, какие рассматриваются в православном вероучении. Он стремится освободить христианство от слепой веры и таинства, видя предназначение религии в доставлении человеку земного, а не небесного блаженства. Бог представляется ему не Личностью, которая может открываться людям, а туманным, неопределенным Нечто, неопределенным началом духа, живущим во всем и в каждом человеке. Это Нечто является и хозяином, велящим поступать нравственно, творить добро и уклоняться от зла.

Толстой не верит в божественность Христа, не считает его Богом, но искренне верит словам Христа. Он всей душой воспринял учение Христа о путях жизни, рассматривая его как учителя и наставника, проповедника нравственных ценностей, необходимых для достижения земного блаженства. Христос, считает Толстой, дал некий нравственный закон, следуя которому человек спасается, т.е. становится счастливым в земной жизни, опираясь только на свои силы.

Толстой сам сознавал неясность и двусмысленность своих рассуждений о Боге. В конце жизни он заявлял, что не знает, есть ли Бог, но знает, что есть закон его духовного существа, источник которого он называет Богом. Поэтому главная задача человека – следовать божественным заповедям, ибо только так можно понять смысл жизни и найти пути ее правильного устройства.

1. Перерождение философских исканий Толстого

Сознательная жизнь Толстого – если считать, что она началась с 18 лет – подразделяется на две равные половины по 32 года, из которых вторая отличается от первой как день от ночи. Речь идет об изменении, которое является одновременно духовным просветлением – о радикальной смене нравственных основ жизни. В сочинении “В чем моя вера?” Толстой пишет: “То, что прежде казалось мне хорошо, показалось дурно, и то, что прежде казалось дурно, показалось хорошо. Со мной случилось то, что случается с человеком, который вышел за делом и вдруг дорогой решил, что дело это ему совсем не нужно, ­– и повернул домой. И все, что было справа, – стало слева, и все, что было слева, – стало справа”.

Первая половина жизни Льва Толстого, по всем общепринятым критериям, сложилась очень удачно, счастливо. Граф по рождению, он получил хорошее воспитание и богатое наследство. В жизнь он вступил как типичный представитель высшей знати. У него была буйная разгульная молодость. В 1851–1854 годах служил на Кавказе, в 1854–1855 годах участвовал в обороне Севастополя. Однако его основным занятием стала писательская деятельность. Хотя повести и рассказы приносили славу Толстому, а большие гонорары укрепляли состояние, тем не менее его писательская вера стала подрываться. Он увидел, что писатели играют не свою собственную роль: они учат, не зная, чему учить, и непрерывно спорят между собой о том, чья правда выше, в труде своем они движимы корыстными мотивами в большей мере, чем обычные люди, не претендующие на роль наставников общества. Не отказавшись от писательства, он оставил писательскую среду и после полугодового заграничного путешествия (1857) занялся педагогической деятельностью среди крестьян (1858–1863). В течение года (1861–1862) служил мировым посредником в спорах между крестьянами и помещиками. Ничто не приносило Толстому полного удовлетворения. Разочарования, которые сопровождали каждую его деятельность, стали источником нарастающего внутреннего смятения, от которого ничто не могло спасти. Нараставший духовный кризис привел к резкому и необратимому перевороту в мировоззренческих взглядах Толстого. Этот переворот явился началом второй половины жизни.

Вторая половина сознательной жизни Л. Н. Толстого явилась отрицанием первой. Он пришел к выводу, что он, как и большинство людей, жил жизнью, лишенной смысла – жил для себя. Все, что он ценил – удовольствия, слава, богатство, – подвержено тлену и забвению. “Я, – пишет Толстой, – как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидал, что впереди ничего нет, кроме погибели”. Ложными являются не те или иные шаги в жизни, а само ее направление, та вера, точнее безверие, которое лежит в ее основании. А что же не ложь, что не суета? Ответ на этот вопрос Толстой нашел в учении Христа. Оно учит, что человек должен служить тому, кто послал его в этот мир – Богу и в своих простых заповедях показывает, как это делать.

Толстой пробудился к новой жизни. Сердцем, умом и волей он принял программу Христа и посвятил свои силы целиком тому, чтобы следовать ей, обосновывать и проповедовать ее.

Вопрос о том, чем была обусловлена столь резкая перемена жизнеустоев Л. Н. Толстого не имеет удовлетворительного объяснения однако некоторые предположения можно сделать на основе его произведений.

Духовное обновление личности является одной из центральных тем последнего романа Толстого “Воскресение” (1899), написанного им в период, когда он вполне стал христианином и непротивленцем. Главный герой князь Нехлюдов оказывается присяжным по делу девушки, обвиняемой в убийстве, в которой он узнает Катюшу Маслову – соблазненную им некогда и брошенную горничную своих тетушек. Этот факт перевернул жизнь Нехлюдова. Он увидел свою личную вину в падении Катюши Масловой и вину своего класса в падении миллионов таких Катюш. “Бог, живший в нем, проснулся в его сознании”, и Нехлюдов обрел ту точку обзора, которая позволила по-новому взглянуть на жизнь свою и окружающих и выявить ее полную внутреннюю фальшь. Потрясённый Нехлюдов порвал со своей средой и поехал вслед за Масловой на каторгу. Скачкообразное превращение Нехлюдова из барина, легкомысленного прожигателя жизни в искреннего христианина началось в форме глубокого раскаяния, пробудившейся совести и сопровождалось напряженной умственной работой. Кроме того, в личности Нехлюдова Толстой выделяет по крайней мере две предпосылки, благоприятствовавшие такому преображению, – острый, пытливый ум, чутко фиксировавший ложь и лицемерие в человеческих отношениях, а также ярко выраженная склонность к переменам. Второе особенно важно: “Каждый человек носит в себе зачатки всех людских свойств и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою. У некоторых людей эти перемены бывают особенно резки. И к таким людям принадлежал Нехлюдов”.

Если перенести толстовский анализ духовной революции Нехлюдова на самого Толстого, то видно много схожего. Толстому также в высшей степени была свойственна склонность к резким переменам, он пробовал себя на разных поприщах. На опыте собственной жизни он испытал все основные мотивы, связанные с мирскими представлениями о счастье, и пришел к выводу, что они не приносят успокоения души. Именно эта полнота опыта, не оставлявшая иллюзий, будто что-то новое может придать жизни смысл, стала важной предпосылкой духовного переворота.

Чтобы жизненный выбор получил достойный статус, в глазах Толстого он должен был оправдаться перед разумом. При таком постоянном бодрствовании разума мало оставалось лазеек для обмана и самообмана, прикрывавших изначальную безнравственность, бесчеловечность так называемых цивилизованных форм жизни. В их разоблачении Толстой был беспощаден.

Есть аналогия с нехлюдовской моделью и в том, как протекал духовный кризис Толстого. Он начался с непроизвольных внутренних реакций, свидетельствовавших о неполадках в строе жизни, “со мною, – пишет Толстой, – стало случаться что-то очень странное: на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние. Но это проходило, и я продолжал жить по-прежнему. Потом эти минуты недоумения стали повторяться чаще и чаще и все в той же самой форме. Эти остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом?”.

Также внешним толчком к духовному преображению Толстого мог послужить 50-летний рубеж жизни. 50-летие – особый возраст в жизни каждого человека, напоминание, что жизнь имеет конец. И Толстому оно напоминало о том же самом. Проблема смерти волновала Толстого и раньше. Толстого смерть, в особенности смерть в форме законных убийств, всегда ставила в тупик. В 1866 году он безуспешно защищал в суде солдата, ударившего командира и обреченного на смертный приговор. Особенно сильно подействовали на Толстого смертная казнь гильотиной, которую он наблюдал в Париже в 1857 году, а позже – смерть любимого старшего брата Николая в 37-летнем возрасте в 1860 году. Толстой давно стал задумываться над общим смыслом жизни, соотношении жизни и смерти. Однако раньше это была боковая тема, теперь она стала основной, теперь уже смерть воспринималась как скорый и неизбежный конец. Встав перед необходимостью выяснить личное отношение к смерти, Толстой обнаружил, что его жизнь, его ценности не выдерживают проверки смертью. “Я не мог придать никакого разумного смысла ни одному поступку, ни всей моей жизни. Меня только удивляло то, как мог я не понимать этого в самом начале. Все это так давно всем известно. Не нынче завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся – раньше, позднее, да и меня не будет. Так из чего же хлопотать?”. Эти слова Толстого из “Исповеди” раскрывают и природу, и непосредственный источник его духовного недуга, который можно было бы обозначить как панику перед смертью. Он ясно понял, что только такая жизнь может считаться осмысленной, которая способна утверждать себя перед лицом неизбежной смерти, выдержать проверку вопросом: “Из чего же хлопотать, ради чего вообще жить, если все будет поглощено смертью?”. Толстой поставил перед собой цель – найти то, что не подвластно смерти.

2. Скрытые вопросы о смысле жизни. Четыре направления.

В поисках за ответами на вопрос жизни Толстой испытал совершенно то же чувство, которое испытывает заблудившийся в лесу человек.

Так он и блуждал в этом лесу знаний человеческих между просветами знаний математических и опытных, открывавших ясные горизонты, но такие, по направлению которых не могло быть дома, и между мраком умозрительных знаний, в которых он погружался, тем в больший мрак, чем дальше подвигался, и убедился, наконец, в том, что выхода нет и не может быть.

Не найдя разъяснения в знании, разных мудрецов таких как Сократ, Шопенгауэр, Соломон, Будда, он стал искать этого разъяснения в жизни, надеясь в людях, окружающих его найти истинный смысл, и стал наблюдать за людьми – таких же, как он, как они живут вокруг него и как они относятся к этому вопросу, приведшему его к отчаянию.

И вот что он нашел у людей, находящихся в одном с ним положении по образованию и образу жизни, что для людей его круга есть четыре выхода из того ужасного положения, в котором мы все находимся.

Первый выход есть выход неведения. Он состоит в том. чтобы не знать, не понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица. Люди этого разряда – большею частью женщины, или очень молодые, или очень тупые люди – еще не поняли того вопроса жизни, который представился Шопенгауэру, Соломону, Будде – Они не видят ни дракона, ожидающего их, ни мышей, подтачивающих кусты, за которые они держатся и лижут капли меду. Но они лижут эти капли меда только до времени: что-нибудь обратит их внимание на дракона и мышей, и – конец их лизанью. От них нечему научиться, нельзя перестать знать того, что знаешь.

Второй выход – это выход эпикурейства. Он состоит в том, чтобы, зная безнадежность жизни, пользоваться покамест теми благами, какие есть, не смотреть ни на дракона, ни на мышей, а лизать мед самым лучшим образом, особенно если его на кусте попалось много. Соломон выражает этот выход так:

“И похвалил я веселье, потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему бог под солнцем.

Итак, иди ешь с веселием хлеб твой и пей в радости сердца вино твое. Наслаждайся жизнью с женщиною, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, во все суетные дни твои, потому что это – доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем… Все, что может рука твоя по силам делать, делай, потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости”.

Этого второго вывода придерживается большинство людей нашего круга. Условия, в которых они находятся, делают то, что благ у них больше, чем зол, а нравственная тупость дает им возможность забывать, что выгода их положения случайна, что всем нельзя иметь 1000 женщин и дворцов, как Соломон, что на каждого человека с 1000 жен есть 1000 людей без жен, и на каждый дворец есть 1000 людей, в поте лица строящих его, и что та случайность, которая нынче сделала меня Соломоном, завтра может сделать меня рабом Соломона. Тупость же воображения этих людей дает им возможность забывать про то, что не дало покоя Будде – неизбежность болезни, старости и смерти, которая не нынче-завтра разрушит все эти удовольствия. То, что некоторые из этих людей утверждают, что тупость их мысли и воображения есть философия, которую она называют позитивной, не выделяет их, на мой взгляд, из разряда тех, которые, не видя вопроса, лижут мед. И этим людям я не мог подражать: не имея их тупости воображения, я не мог ее искусственно произвести в себе. Я не мог, как не может всякий живой человек, оторвать глаз от мышей и дракона, когда он раз увидал их.

Третий выход есть выход силы и энергии. Он состоит в том, чтобы, поняв, что жизнь есть зло и бессмыслица, уничтожить ее. Так поступают редкие сильные и последовательные люди. Поняв всю глупость шутки, какая над ними сыграна, и поняв, что блага умерших паче благ живых и что лучше всего не быть, так и поступают и кончают сразу эту глупую шутку, благо есть средства: петля на шею, вода, нож, чтоб им проткнуть сердце, наезды на железных дорогах, И людей из вашего круга, поступающих так, становится всё больше и больше. И поступают люди так большею частью в самый лучший период жизни, когда силы души находятся в самом расцвете, а унижающих человеческий разум привычек еще усвоено мало. Толстой видел, что это самый достойный выход, и хотел поступить так.

Четвертый выход есть выход слабости. Он состоит в том, чтобы, понимая зло и бессмысленность жизни, продолжать тянуть ее, зная вперед, что ничего из нее выйти не может. Люди этого разбора знают, что смерть лучше жизни, по, не имея сил поступить разумно – поскорее кончить обман и убить себя, чего-то как будто ждут. Это есть выход слабости, ибо если я знаю лучшее и оно в моей власти, почему не отдаться лучшему?.. Толстой находился в этом разряде.

Так люди толстовского разбора четырьмя путями спасаются от ужасного противоречия, Сколько он ни напрягал своего умственного внимания, кроме этих четырех выходов он не видал еще иного. Один выход: не понимать того, что жизнь есть бессмыслица, суета и зло и что лучше не жить. Он не мог не знать этого и, когда раз узнал, не мог закрыть на это глаза. Другой выход – пользоваться жизнью такою, какая есть, не думая о будущем. И этого не мог сделать. Толстой, как Сакиа-Муни, не мог ехать на охоту, когда знал, что есть старость, страдания, смерть. Воображение у него было слишком живо. Кроме того, не мог радоваться минутной случайности, кинувшей на мгновение наслаждение на его долю. Третий выход: поняв, что жизнь есть зло и глупость, прекратить, убить себя. Он понял это, но почему-то все еще не убивал себя. Четвертый выход – жить в положении Соломона, Шопенгауэра – знать, что жизнь есть глупая, сыгранная надо мною шутка, и все-таки жить, умываться, одеваться. обедать, говорить и даже книжки писать. Это было для Толстого отвратительно, мучительно, но он оставался в этом положении.

– Теперь я вижу, говорил Толстой, – что если я не убил себя, то причиной тому было смутное сознание несправедливости моих мыслей. Как ни убедителен и несомненен казался мне ход его мысли и мыслей мудрых, приведших нас к признанию бессмыслицы жизни, в нем оставалось неясное сомнение в истинности исходной точки его рассуждения.

3. Проявление себя в “разумном сознании”

Настоящее и действительное Я духовной личности проявляет себя в “разумном сознании”, Боге. И сущность жизни человека не в его отдельном существовании, бытии, а в Боге, заключенном в нем самом, считает Толстой. Смысл, ценность жизни, по мнению Толстого, составляет любовь как источник нравственной связи человека с миром и окружающими его людьми. Причем любовь трактуется им как этический принцип, как бережное и благородное отношение человека к своему бытию, которое является даром высшей, божественной любви. И сама жизнь, бытие являются поэтому благом, определяющим суть и глубину человеческого существования. Однако, считает Толстой, человек должен осознавать, что дар его личностного бытия дан ему вместе с другими, что благодарная любовь за свое бытие переживается им как любовь и к другим людям, как “всеединство”. Оно доступно только тем, кто не оторван от жизни всех остальных людей, которые своим повседневным трудом и своим постоянным общением оберегают дарованное всем людям благо: бытие человечества, жизнь.

Поэтому и смысл жизни человеку открывается лишь тогда, когда он осознает свою божественную сущность, поймет, что его действительное Я есть частица Бога. И понимание этого, считает Толстой, избавляет человека от тягостного душевного состояния, которое он неизбежно ощущает из-за незнания истины о смысле жизни. Эту истину, подчеркивает Толстой, открыл людям Христос, и она едина для всего человечества. Поэтому нужно соединиться всем. Необходимо научить всех людей установить Царство Божие на земле, торжество всеобщего блаженства, имеющего нравственную основу. Понять суть этого Царства может каждый, ибо оно есть внутри каждого. Царство – это есть тот Дух, который дает начало всему и открывает возможность всеобщего блаженства. Путь к нему доступен всем. Нужно лишь познать пять основных заповедей Христа, проникнуться ими.

Церковное учение затемняет понимание этой истины, мороча людям головы ненужными догмами и таинствами. Иерархи церкви не поняли учение Христа, живут телесными интересами, для обеспечения которых и устроили то, что называется церковной жизнью, отмечает Толстой. Этим обусловлена его непримиримая критика официальной церкви.

Наиболее полно нравственную позицию Толстого раскрывает его учение о непротивлении злу насилием. Толстой исходил из предположения, что Бог установил в мире закон Добра, которому должны следовать люди. Сама по себе человеческая природа естественно благостна, безгрешна. И если человек творит зло, то только по незнанию закона Добра. Добро само по себе есть разумное, и лишь оно ведет к жизненному благополучию и счастью. Осознание этого предполагает “высшую разумность”, которая всегда хранится в человеке. В отсутствии такого выходящего за рамки повседневной жизни понимания разумности и заключается зло. Понимание добра сделает невозможным появление зла, считает Толстой. Но для этого важно “пробудить” в себе высшую разумность путем отрицания обычных представлений о разумности повседневной жизни. А это вызывает душевный дискомфорт переживания людей, ибо всегда страшно отказаться от привычного, видимого ради необычного, невидимого.

Отсюда активное обличение Толстым зла и лжи реальной жизни и призыв к немедленному и окончательному осуществлению добра во всем. Важнейшим шагом в достижении этой цели является, по убеждению Толстого, непротивление злу насилием. Для Толстого заповедь непротивления злу насилием означает безусловное нравственное начало, обязательное для исполнения всеми, закон. Он исходит из того, что непротивление не означает примирение со злом, внутреннюю капитуляцию перед ним. Это особый вид сопротивления, т.е. неприятия, осуждения, отвержения и противодействия. Толстой подчеркивает, что, следуя учению Христа, все деяния которого на земле были противодействием злу в его многообразных проявлениях, необходимо бороться со злом. Но эту борьбу следует полностью перенести во внутренний мир человека и осуществлять ее определенными путями и средствами. Лучшими средствами такой борьбы Толстой считает разум и любовь. Он верит, что если на любое враждебное действие отвечать пассивным протестом, непротивлением, то враги сами прекратят свои действия и зло исчезнет. Применение насилия по отношению к ближнему, которого Заповедь требует любить, лишает человека возможности блаженства, душевного комфорта, считает Толстой. И наоборот, подставление щеки и подчинение чужому насилию только укрепляет внутреннее сознание собственной нравственной высоты. И это сознание не сможет отнять никакой произвол со стороны.

Это учение Толстого отличают непоследовательность, абстрактность, противоречивость, и не случайно оно критиковалось такими мыслителями, как И. Ильин, Е. Трубецкой, Н. Бердяев, С. Франк. Они считали, что Толстой допускает ошибку в самой постановке проблемы, игнорируя основные условия возможности такой постановки. Это – наличие подлинного, а не абстрактного зла, правильность его восприятия, сила любви, практическая необходимость пресечения зла.

Отсутствие хотя бы одного из этих условий, замечает Ильин, делает неверными и вопрос, и ответ.

Толстой не раскрывает содержание самого понятия зла, которому не следует противиться. И поэтому идея непротивления носит абстрактный характер, существенно расходится с реальной жизнью. Толстой не хочет видеть разницы в прощении человеком своего врага ради спасения своей души и бездеятельностью государства, например по отношению к преступникам. Он игнорирует, что зло в своих разрушительных действиях ненасытно и что отсутствие противодействия только поощряет его. Заметив, что отпора нет и не будет, зло перестает прикрываться личиной добропорядочности и проявляет себя открыто с грубым и нахальным цинизмом.

Все эти непоследовательности и противоречия вызывают определенное недоверие к позиции толстовского непротивления. Оно приемлет цель – преодоление зла, но делает своеобразный выбор о путях и средствах. Это учение не столько о зле, сколько о том, как не следует его преодолевать. Проблема не в отрицании противления злу, а в том, всегда ли насилие может быть признано злом. Эту проблему последовательно и четко Толстой решить не сумел.

Однако, несмотря на противоречивость и непоследовательность своих религиозно-философских исканий, нетерпимость Толстого к насилию и лжи, его протесты против равнодушия и отчужденности людей составляет ценность его учения. “Он мог иногда заблуждаться в своем главном искании истины, но он заставлял работать мысль, нарушал самодовольство молчания, будил окружающих от сна и не давал им утонуть в застое болотного спокойствия”

4. Пять заповедей христианства

Как считает Л. Н. Толстой, суть нравственного идеала наиболее полно выражена в учении Иисуса Христа. При этом для Толстого Иисус Христос не является Богом или сыном Бога, он считает его реформатором, разрушающим старые и дающим новые основы жизни. Толстой, далее, видит принципиальную разницу между подлинными взглядами Иисуса, изложенными в Евангелиях, и их извращением в догмах православия и других христианских церквей.

“То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности. Во всех учениях: египетских мудрецов, браминов, стоиков, буддистов, таосистов и др., дружелюбие, жалость, милосердие, благотворительность и вообще любовь признавались одною из главных добродетелей”. Однако только Христос возвысил любовь до уровня основополагающего, высшего закона жизни.

Как высший, основополагающий закон жизни, любовь является единственным нравственным законом. Закон любви – не заповедь, а выражение самой сущности христианства. Это – вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться. Иисус Христос не ограничивается прокламацией идеала. Наряду с этим он дает заповеди.

В толстовской интерпретации таких заповедей пять. Вот они:

1) Не гневайся;

2) Не оставляй жену;

3) Не присягай никогда никому и ни в чем;

4) Не противься злому силой;

5) Не считай людей других народов своими врагами.

Заповеди Христа – “все отрицательные и показывают только то, чего на известной степени развития человечества люди могут уже не делать. Заповеди эти суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства…”. Они не могут не быть отрицательными, поскольку речь идет об осознании степени несовершенства. Они – не более чем ступень, шаг на пути к совершенству. Они, эти заповеди, составляют в совокупности такие истины, которые как истины не вызывают сомнений, но еще не освоены практически, то есть истины, по отношению к которым выявляется свобода современного человека. Для современного человека они уже являются истинами, но еще не стали повседневной привычкой. Человек уже смеет так думать, но еще не способен так поступать. Поэтому они, эти возвещенные Иисусом Христом истины, являются испытанием свободы человека.

5. Непротивление как проявление закона любви

По мнению Толстого, главной из пяти заповедей является четвертая: “Не противься злому”, налагающая запрет на насилие. Древний закон, осуждавший зло и насилие в целом, допускал, что в определенных случаях они могут быть использованы во благо – как справедливое возмездие по формуле “око за око”. Иисус Христос отменяет этот закон. Он считает, что насилие не может быть благом никогда, ни при каких обстоятельствах. Запрет на насилие является абсолютным. Не только на добро надо отвечать добром. И на зло надо отвечать добром.

Насилие является противоположностью любви. У Толстого есть по крайней мере три связанных между собой определения насилия. Во-первых, он отождествляет насилие с убийством или угрозой убийства. Необходимость применения штыков, тюрем, виселиц и других средств физического разрушения возникает тогда, когда стоит задача внешнего принуждения человека к чему-либо. Отсюда – второе определение насилия как внешнего воздействия. Необходимость внешнего воздействия, в свою очередь, появляется тогда, когда между людьми нет внутреннего согласия. Так мы подходим к третьему, самому важному определению насилия: “Насиловать значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие”. В таком понимании насилие совпадает со злом и оно прямо противоположно любви. Любить – значит делать так, как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Насиловать – значить подчинять чужую волю своей.

Непротивление – больше чем отказ от закона насилия. “Признание жизни каждого человека священной есть первое и единственное основание всякой нравственности”. Непротивление злу как раз и означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни.

Через непротивление человек признает, что вопросы жизни и смерти находятся за пределами его компетенции. Он одновременно вообще отказывается от того, чтобы быть судьей по отношению к другому. Человеку не дано судить человека. В тех же случаях, когда мы как будто бы судим других людей, называя одних добрыми, других злыми, то мы или обманываем себя и окружающих, Человек властен только над собой. “Все, что не твоя душа, все это не твое дело”, – говорит Толстой. Называя кого-то преступником и подвергая его насилию, мы отнимаем у него это человеческое право. Отказываясь сопротивляться злу насилием, человек признает эту истину, он отказывается судить другого, ибо не считает себя лучше его. Не других людей надо исправлять, а самого себя.

Человек играет свою собственную роль только тогда, когда он борется со злом в самом себе. Ставя перед собой задачу бороться со злом в других, он вступает в такую область, которая ему не подконтрольна. Люди, совершающие насилие, как правило, скрывают это. Скрывают и от других и от самих себя. В особенности это касается государственного насилия, которое так организовано, что “люди, совершая самые ужасные дела, не видят своей ответственности за них. …Одни потребовали, другие решили, третьи подтвердили, четвертые предложили, пятые доложили, шестые предписали, седьмые исполнили”. И никто не виноват. Размытость вины в подобных случаях – не просто результат намеренного стремления спрятать концы. Она отражает само существо дела: насилие объективно является областью несвободного и безответственного поведения. Люди через сложную систему внешних обязательств оказываются соучастниками преступлений, которые бы ни один из них не совершил, если бы эти преступления зависели только от его индивидуальной воли. Непротивление от насилия отличается тем, что оно является областью индивидуально ответственного поведения. Как ни трудна борьба со злом в самом себе, она зависит только от самого человека. Нет таких сил, которые могли бы помешать тому, кто решился на непротивление.

Толстой подробно рассматривает расхожие аргументы против непротивления. Три из них являются наиболее распространенными.

Первый аргумент состоит в том, что учение Христа является прекрасным, но его трудно исполнять. Возражая на него, Толстой спрашивает: а разве захватывать собственность и защищать ее легко? А пахать землю не сопряжено с трудностями? На самом деле речь идет не о трудности исполнения, а о ложной вере, согласно которой выправление человеческой жизни зависит не от самих людей, их разума и совести, а от Христа на облаках с трубным гласом или исторического закона. “Человеческой природе свойственно делать то, что лучше”. Нет объективного предопределения человеческого бытия, а есть люди, которые принимают решения. Поэтому утверждать об учении, которое относится к человеческому выбору, касается решимости духа, а не физических возможностей, утверждать про такое учение, что оно хорошо для людей, но невыполнимо, – значит противоречить самому себе.

Второй аргумент состоит в том, что “нельзя идти одному человеку против всего мира”. Что, если, например, я один буду таким кротким, как требует учение, а все остальные будут продолжать жить по прежним законам, то я буду осмеян, избит, расстрелян, напрасно погублю свою жизнь. Учение Христа есть путь спасения для того, кто следует ему. Поэтому тот, кто говорит, что он рад бы последовать этому учению, да ему жалко погубить свою жизнь, по меньшей мере не понимает, о чем идет речь. Это подобно тому, как если бы тонущий человек, которому бросили веревку для спасения, стал бы возражать, что он охотно воспользовался бы веревкой, да боится, что другие не сделают того же самого.

Третий аргумент является продолжением предыдущих двух и ставит под сомнение осуществление учения Христа из-за того, что это сопряжено с большими страданиями. Вообще жизнь человеческая не может быть без страданий. Весь вопрос в том, когда этих страданий больше, тогда ли, когда человек живет во имя Бога, или тогда, когда он живет во имя мира. Ответ Толстого однозначен: тогда, когда он живет во имя мира. Рассмотренная с точки зрения бедности и богатства, болезни и здоровья, неизбежности смерти жизнь христианина не лучше жизни язычника, но она по сравнению с последней имеет то преимущество, что не поглощается полностью пустым занятием мнимого обеспечения жизни, погоней за властью, богатством, здоровьем. В жизни сторонников учения Христа меньше страданий уже хотя бы по той причине, что они свободны от страданий, связанных с завистью, разочарованиями от неудач в борьбе, соперничеством. Опыт, говорит Толстой, также подтверждает, что люди главным образом страдают не из-за их христианского всепрощения, а из-за их мирского эгоизма. Учение Христа не только более нравственно, но оно и более благоразумно. Оно предостерегает людей от того, чтобы они не делали глупостей.

Таким образом, обыденные аргументы против непротивления являются не более чем предрассудками. С их помощью люди стремятся обмануть самих себя, найти прикрытие и оправдание своему безнравственному и гибельному образу жизни, уйти от личной ответственности за то, как они живут.

6. Непротивление есть закон

Заповедь непротивления соединяет учение Христа в целое только в том случае, если понимать ее не как изречение, а как закон – правило, не знающее исключений и обязательное для исполнения. Допустить исключения из закона любви – значит признать, что могут быть случаи нравственно оправданного применения насилия. Если допустить, что кто-то или в каких-то обстоятельствах может насилием противиться тому, что он считает злом, то точно так же это может сделать и любой другой. Ведь все своеобразие ситуации и состоит в том, что люди не могут прийти к согласию по вопросу о добре и зле. Если мы допускаем хоть один случай “оправданного” убийства, то мы открываем их бесконечную череду. Чтобы применять насилие, необходимо найти такого безгрешного, кто может безошибочно судить о добре и зле, а таких людей не существует.

Толстой считал также несостоятельной аргументацию в пользу насилия, согласно которой насилие оправдано в тех случаях, когда оно пресекает большее насилие. Когда мы убиваем человека, который занес нож над своей жертвой, мы никогда не можем с полной достоверностью знать, привел ли бы он свое намерение в действие или нет, не изменилось ли бы что-нибудь в последний миг в его сознании. Когда мы казним преступника, то мы опять-таки не можем быть стопроцентно уверены, что преступник не изменится, не раскается и что наша казнь не окажется бесполезной жестокостью. Но и допустив, что речь идет о преступнике закоренелом, который бы никогда не изменился, казнь не может быть оправдана, ибо казни так воздействуют на окружающих, в первую очередь близких казнимому людей, что порождают врагов вдвое больше и вдвое злее, чем те, кто были убиты и зарыты в землю. Насилие имеет тенденцию воспроизводиться в расширяющихся масштабах. Поэтому самая идея ограниченного насилия и ограничения насилия насилием является ложной. Именно эта-то идея и была отменена законом непротивления. Насилие легко совершить. Но его нельзя оправдать. Толстой ведет речь о том, может ли существовать право на насилие, на убийство. Его заключение категорично – такого права не существует. Если мы принимаем христианские ценности, и считаем, что люди равны перед Богом, то нельзя обосновать насилие человека над человеком, не попирая законы разума и логики. Поэтому-то Толстой считал смертную казнь формой убийства, которая намного хуже, чем просто убийство из-за страсти или по другим личным поводам. Вполне можно понять, что человек в минутной злобе или раздражении совершает убийство, чтобы защитить себя или близкого человека, можно понять, что он, поддавшись коллективному внушению, участвует в совокупном убийстве на войне. Но нельзя понять, как люди могут совершать убийство спокойно, обдуманно, как они могут считать убийство необходимым. Это было выше толстовского разумения. “Смертная казнь, – пишет Толстой в “Воспоминаниях о суде над солдатом”, – как была, так и осталась для меня одним из тех людских поступков, сведения о совершении которых в действительности не разрушают во мне сознания невозможности их совершения”.

7. Борьба со старыми принципами.

“Стоит людям поверить учению Христа и исполнять его, и мир будет на земле”. Но люди в массе своей не верят и не исполняют учение Христа. Почему? По мнению Л. Н. Толстого, есть по крайней мере две основные причины. Это, во-первых, инерция предшествующего жизнепонимания и, во-вторых, искажение христианского учения.

До того как Иисус Христос сформулировал заповедь непротивления, в обществе господствовало убеждение, что зло можно истребить злом. Оно воплотилось в соответствующий строй человеческой жизни, вошло в быт, привычку. Самым главным средоточием насилия является государство с его армиями, всеобщей воинской повинностью, присягами, податями, судами, тюрьмами и т. д. Словом, вся цивилизация основана на законе насилия, хотя, и не сводится к нему.

Л. Н. Толстой считает, что истина Христа, которую мы находим в Евангелиях, была в по следующем искажена наследовавшими ему церквами. Искажения коснулись трех основных пунктов. Во-первых, каждая церковь объявила, что только она правильно понимает и исполняет учение Христа. Такое утверждение противоречит духу учения, которое нацеливает на движение к совершенству и по отношению к которому ни один из последователей, ни отдельный человек, ни собрание людей, не могут утверждать, что они его окончательно поняли. Во-вторых, они поставили спасение в зависимость от определенных обрядов, таинств и молитв, возвели себя в статус посредников между людьми и Богом. В-третьих, церкви извратили смысл самой важной четвертой заповеди о непротивлении злу, поставили ее под сомнение, что было равносильно отмене закона любви. Сфера действия принципа любви была сужена до личной жизни, домашнего обихода, “для общественной же жизни признавалось необходимым для блага большинства людей употребление против злых людей всякого рода насилия, тюрем, казней, войн, поступков, прямо противоположных самому слабому чувству любви”.

“Вместо того чтобы руководить миром в его жизни, церковь в угоду миру перетолковала метафизическое учение Христа так, что из него не вытекало никаких требований для жизни, так что оно не мешало людям жить так, как они жили… Мир делал все, что хотел, предоставляя церкви, как она умеет, поспевать за ним в своих объяснениях смысла жизни. Мир учреждал свою, во всем противную учению Христа жизнь, а церковь придумывала иносказания, по которым бы выходило, что люди, живя противно закону Христа, живут согласно с ним. И кончилось тем, что мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой жизни, и церковь стала не только оправдывать эту жизнь, но утверждать, что в этом-то и состоит учение Христа”. В результате сложилось положение, когда люди на словах исповедуют то, что они на деле отрицают и когда они ненавидят порядок вещей, который сами поддерживают. Насилие получило продолжение в обмане. “Ложь поддерживает жестокость жизни, жестокость жизни требует все больше и больше лжи, и, как ком снега, неудержимо растет и то, и другое”.

Заключение

Толстого часто упрекают в абстрактном морализме. Что он из-за сугубо моральных соображений отрицал всякое насилие и рассматривал как насилие всякое физическое принуждение и что по этой причине он закрыл себе путь к пониманию всей сложности и глубины жизненных отношений. Однако это предположение неправильное.

Идею непротивления нельзя понимать так, будто Толстой был против совместных действий, общественно значимых акций, вообще против прямых нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям. Совсем наоборот. Непротивление, по мнению Толстого, есть приложение учения Христа к общественной жизни, конкретный путь, преобразующий отношения вражды между людьми в отношения сотрудничества между ними.

Не следует также считать, что Толстой призывал отказаться от противодействия злу. Наоборот, он считал, что противиться злу можно и нужно, только не насилием, а другими ненасильственными методами. Более того только тогда по настоящему можно противиться насилию, когда отказываешься отвечать тем же. “Защитники общественного жизнепонимания объективно стараются смешать понятие власти, т. е. насилие, с понятием духовного влияния, но смешение это совершенно невозможно”. Толстой сам не разрабатывал тактику коллективного ненасильственного сопротивления, но его учение допускает такую тактику. Он понимает непротивление как позитивную силу любви и правды, кроме того, он прямо называет такие формы сопротивления, как убеждение, спор, протест, которые призваны отделить человека, совершающего зло, от самого зла, призывают к его совести, духовному началу в нем, которые отменяют предшествующее зло в том смысле, что оно перестает быть препятствием для последующего сотрудничества. Толстой называл свой метод революционным. И с этим нельзя не согласиться. Он даже более революционен, чем обычные революции. Обычные революции производят переворот во внешнем положении людей, в том, что касается власти и собственности. Толстовская революция нацелена на коренное изменение духовных основ жизни.

Список использованных источников

1. Введение в философию: В 2 т. М., 1990
2. Гусейнов А. А. Великие моралисты. М., Республика, 1995
3. Розенталь М. М. Философский словарь. М., Издательство политической литературы, 1975
4. Философский энциклопедический словарь. М., 1983
5. Коше А. Л.Н. Толстой // Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников. М., 1978 Т. 2. С. 196.
6. Бердяев Н.А. О русской философии. Свердловск, 1991. С.86.
7. Бердяев Н.А. Философия творчества культуры и искусства. Москва, 1994. Т. 2. С.154.
8. Толстой Л.Н. Дневник. М., 1916. Т. 1. С. 137.
9. О.А. Митрошенков. Философские идеи в творчестве Л.Н. Толстого. 2002. С.204.

Реферат на тему “Философия Льва Николаевича Толстого” обновлено: Август 3, 2017 автором: Научные Статьи.Ру