Приходилось быть все время настороже и когда. Моя жизнь (1896). Вы охотно втягиваетесь в соревнование при малейшей провокации

Части сложносочинённого предложения разделяются запятой.

Например:

1. Цветы кивают мне, головки наклоня,
   И манит куст душистой веткой.
2. Весь день в лесу был золотой, а вечером заря горела в полнеба. (М. Пришвин.)
3. Конец мая, и в поле прохладно. (И. Бунин.)

Примечание. Между частями сложносочинённого предложения иногда ставится тире перед союзом и , если в предложении содержится резкое противопоставление или указывается на быструю смену событий.

Вот север, тучи нагоняя,
Дохнул, завыл - и вот сама
Идёт волшебница зима.

(А. Пушкин.)

В сложносочинённом предложении запятая не ставится :

1) если его части объединены общими второстепенным членом и придаточным предложением.

Например:

С каждым шагом вперёд горная панорама точно раздавалась всё шире и шире и небо делалось глубже. (Д. Мамин-Сибиряк.)

Звёзды уже начали бледнеть и небо серело, когда коляска подъехала к крыльцу домика на Васильевском. (И. Тургенев.);

2) если все его части являются вопросительными, побудительными, восклицательными предложениями.

Например:

Это кто такие и что им надобно? (А. Пушкин.)

Сложносочинённое предложение следует отличать от простого предложения с однородными членами, связанными сочинительными союзами.

Например:

69. Запишите предложения, расставляя, где нужно, запятые. Укажите союзы, определите их группу и роль в предложении. Покажите с помощью графических схем. какие союзы соединяют однородные члены, а какие - части сложного предложения. Объясните, как отличить простое предложение от сложного.

1. Урожай был прекрасный и стояли ясные, жаркие летние дни с росистыми короткими ночами. (Л. Толстой.) 2. С поля медленно поднимался туман и матовой пеленой застилал всё доступное для глаз. (А. Чехов.) 3. Река бежала быстро и едва слышно журчала около сваек купальни. (А. Чехов.) 4. Зима ещё хлопочет и на Весну ворчит. Та ей в глаза хохочет и пуще лишь шумит... (Ф. Тютчев.) 5. Вдруг над зазубренным краем леса беззвучно промелькнул и исчез реактивный самолёт и только потом пустое небо прорычало ему вслед. (В. Кожевников.)

70. Продолжите предложение дважды так, чтобы у вас получилось: 1) простое предложение с однородными сказуемыми, соединёнными союзом и , 2) сложное предложение, части которого соединены тем же союзом. Начертите схемы предложений.

1. Взошло горячее летнее солнце. 2. Ландыши обычно зацветают к концу мая. 3. Первое звено самолётов поднялось в воздух. 4. Непрерывным потоком шли по шоссе легковые автомобили. 5. Парусная регата началась. 6. Вышел из кабинета директор школы. 7. Объявление об экскурсии было сделано несколько дней назад.

71. Запишите предложения, расставляя пропущенные запятые. Подчеркните грамматические основы в сложных предложениях. Укажите союзы в сложносочинённых предложениях и объясните смысловые отношения частей.

1. В большом зале уже гремел оркестр и начались танцы. (А. Чехов.) 2. Всё проходит да не всё забывается, (И. Бунин.) 3. В это мгновенье я кажется охотно бы отдал жизнь свою лишь бы она не горевала. (И. Тургенев.) 4. В открытое окно дышала тёплая и мягкая ночь и где-то далеко подчёркивая тишину комнаты гармонично стрекотали кузнечики. (Л. Андреев.) 5. В городе было ещё светло от огней а река под мостом была чёрная как растворённая сажа. (Л. Андреев.) 6. Больше не помню ничего да наверное и не видел. (В. Солоухин.) 7. До батареи остался какой-нибудь километр уже свернул я на просёлок а добраться до своих мне браток не пришлось. (М. Шолохов.) 8. В жизни великое множество действий и событий совершается одновременно но рассказчики всегда рассказывают их последовательно цепляя друг за друга как вагоны в поезде. (А. Битов.)
9. Стою один среди равнины голой
А журавлей относит ветер вдаль
Я полон дум о юности весёлой
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

(С. Есенин.)

72. Запишите, ставя недостающие знаки препинания; подчеркните грамматические основы. В каком предложении нужен знак тире? В каких сложных предложениях имеется общий второстепенный член, относящийся к обеим частям сложного? Подчеркните односоставные предложения.

1. Душно стало в сакле и я вышел на воздух освежиться. (М. Лермонтов.) 2. По обе стороны улицы зажглись фонари и в окнах показались огни. (А. Чехов.) 3. Мы дышали тёплым воздухом трав вокруг нас гулко жужжали шмели и трещали кузнечики. (К. Паустовский.) 4. Сумерки приближались и надо было торопиться. (В. Арсеньев.) 5. Вот крик и снова всё затихло. (М. Лермонтов.)

73. Запишите текст, раскрывая скобки и расставляя недостающие запятые. Найдите сложносочинённое предложение с общим второстепенным членом, подчеркните грамматические основы, начертите его схему. Охарактеризуйте каждую из его частей.

Только к (полу)ночи остыла накалённая за день земля и стало (по)настояшему прохладно. Где(то) (не)далеко в балке наверное был пруд или степной лиман. От него потянуло запахом ила камыша. Со(всем) (недалеко ударил перепел. Послышалось (не)уверенное всего лишь в (не)сколько голосов кваканье лягушек. «Сплю сплю!» - сонно прокричала в ночи маленькая сова.

(М. Шолохов.)

74. Сочинение. Картина В. Г. Цыплакова называется «Мороз и солнце». Рассмотрите репродукцию этой картины. Не возникает ли у вас желания продолжить название картины стихотворными строками А. С. Пушкина?

В Цыплаков «Мороз и солнце»

Да, «день чудесный»! Как нам показал это художник?

Представьте, что вы живёте в одном из тех домов, которые изображены на картине. Вы подошли к окошку и увидели... Опишите, что вы увидели.

Возможное начало:

Я проснулся(лась) довольно рано. В доме было тепло, светило солнце. Я побежал(а) к окошку...

Мы поспешили домой обратно по своей утренней дорожке и увидели на ней
свежий заячий след. Прошли еще немного и еще увидели новый след. Это
значило, что зайцы, у которых день наш считается ночью и ночь - их трудовой
день, встали с лежки и начали ходить.
Страшное лиловое небо в сумерках им было, как нам радостная утренняя
заря.
Всего было только четыре часа. Я сказал:
- Какая будет длинная ночь!
- Самая длинная, - ответил Егор - ходить, ходить зайцу, спать, спать
мужику.

РОЖДЕНИЕ МЕСЯЦА

Небо чистое. Восход роскошный в тишине. Мороз минус 12. Трубач по белой
тропе гонит одним чутьем.
Весь день в лесу был золотой, а вечером заря горела в полнеба. Это была
северная заря, вся малиново-блестящая, как в елочных игрушках, бывало, в
бомбоньерках с выстрелом, особая прозрачная бумага, через которую посмотришь
на свет, и все бывает окрашено в какой-нибудь вишневый цвет. Однако на живом
небе было не одно только красное посредине шла густо-синяя стрельчатая
полоса, ложась на красном, как цеппелин, а по краям разные прослойки
тончайших оттенков, дополнительных к основным цветам.
Полный рассвет зари продолжается какие-нибудь четверть часа. Молодой
месяц стоял против красного на голубом, будто он увидел это в первый раз и
удивился.

МОИ ТЕТРАДКИ

МОИ ТЕТРАДКИ

Некоторые мои читатели время от времени просят меня написать рассказ о
такой любви мастера к своему ремеслу, чтобы им можно было поучиться. Желая
ответить читателям, много перебрал я в своей памяти всякого рода мастеров в
разных областях науки, искусства и техники, таких замечательных, что я, как
мастер слова, им не гожусь и в подметки. Но все-таки из всех мастеров для
примера я выбрал себя, потому что себя самого я знаю лучше других. И пусть
мне дано не так много, любви к своему делу я имел не меньше их и могу
поучить, как надо беречь свой талант.
Что значит - талант? Однажды весной я подумал об этом, и вот вижу, на
высокой елке, на самом верхнем ее пальчике, сидит маленький птичик. Я
догадался, что птичик этот поет, потому что клювик его маленький то
откроется, то закроется. Но такой он маленький, птичик, что песенка его до
земли не доходит и остается вся там, наверху. Птичик этот крохотный пел,
чтобы славить зарю, но не для того он пел, чтобы песенка славила птичку.
Так я тогда в этом птичике и нашел себе ответ на вопрос что такое
талант? Это, по-моему, есть способность делать больше, чем нужно только себе
это способность славить зарю, но не самому славиться.
Вот еще что я думаю о таланте эта птичка поет не только у поэтов,
музыкантов и всякого рода артистов, в каждом деле движение к лучшему
непременно совершается под песенку такой птички.
Я знал в былые времена одного башмачника, по имени Цыганок, в Марьиной
роще. Крыша в его домике развалилась - ему нет дела до крыши; штаны
износились спереди - ничего, закрывается фартуком; просиделись сзади штаны -
опять ничего, закрывается другим фартуком сзади. Но какое мастерство! Я
только потому не привожу его в пример, что он вином зашибал. О мастерстве
этого Цыганка легенды сложились.
Рассказывают, будто приехала к нему в Марьину рощу из Парижа настоящая
француженка, и мастер сделал ей две пары башмаков. Одну эту пару француженка
в грязь окунула, чтобы вид получился для таможни ношеный, другую пару
завернула в газету, свою же, парижскую, бросила. По приезде в Париж очищает
грязную пару, продает и окупает все расходы по этой поездке в Марьину рощу.
Сколько в жизни своей видал я таких мастеров, и думаю теперь, что
артисты бывают не только в искусстве: всякий артист, кто делает свое дело
под пение птички...
Было это давным-давно, я в то время не писателем был, а служил
агрономом в имении графа Бобринского. Однажды на молотьбе услыхал я разговор
и для памяти на спичечной коробочке записал услышанные выразительные
народные слова. С этого разу я стал такие слова записывать на чем-нибудь и
дома вносить в особую тетрадку. Занося однажды с клочка бересты в тетрадку
какой-то разговор, я почувствовал желание писать не о чужих словах, а о себе
самом. За этим писанием прошло у меня часа два, и с тех пор начинаю я свой
день с того, чтобы записать пережитое предыдущего дня в тетрадку. Год за
годом проходили, исписанная тетрадка ложилась на другую исписанную тетрадку,
и так собиралась моя драгоценная словесная кладовая. Никакие сокровища в
свете не могли бы возместить мне эту кладовую записанных слов и переживаний,
хотя я из нее очень мало беру для своих рассказов. И не раз я очень многим
рисковал, чтобы только спасти свои тетрадки.
В 1909 году вздумал я поселиться прочно в селе Брыни, привез туда всю
свою, годами собранную библиотеку и все, какое у меня было имущество.
Случился в этом селе пожар, и я увидел его на охоте верст за пять от села.
Пока я прибежал, все село было в огне, но я, думая о тетрадках, бросился
бежать к своему дому в такой жаре, что, помню, на ходу увидел чей-то
вытащенный из дому диван и подивился, как он, деревянный, при такой жаре не
загорается. Смотрю на свой каменный дом: еще цел, но занавески горят и
лесенка на террасе дымится. Вбежал я в дом, бросился к тетрадкам, схватил
их, и чувствую, секунды больше остаться нельзя, наклониться нельзя вон к
тому чемодану, где лежат деньги и белье, нельзя шубу вытащить из сундука.
Так, с одними тетрадками, вылетел и на ходу видел, что тот диван, на который
я обратил тогда свое внимание, теперь горел, как свеча. А когда с тетрадками
прискакал в безопасное место, увидел, что весь мой дом в огне.
Так все и сгорело, и остались только тетрадки, да заяц в печке, в
чугунном котелке, прикрытом вьюшкой. Собирая серебряные комочки, в которые
превратились наши ложки, мы обратили внимание на этот котелок, и уцелевший в
печке заяц был нашей первой радостью после такого большого несчастья. Так
все дочиста у меня сгорело, но волшебные тетрадки сохранились, и слова мои
не сгорели.
Нес я эти тетрадки, эту кладовую несгораемых слов, за собою всюду, и
раз они выручили меня из еще большей беды, чем пожар.
В 1919 году пришел к нам в Елец Мамонтов и предал наш родной город
мечам и пожарам. Какой-то офицер Мамонтова, прослышав о пребывании писателя
в городе, решил его "спасти" от большевиков и прислал за мною двух казаков.
Им была дана инструкция, переговорив со мною, сделать вид, будто они меня
арестуют: это на случай, если Мамонтов провалится, меня не обвинили бы в
добровольном побеге. Все было мне сказано тихо и вежливо. "Сейчас они со
мной вежливы, - подумал я, - но если я откажусь, то, может быть, сделают
свое и невежливо, и по-настоящему арестуют меня..."
- Благодарю вас, - ответил я, - повремените немного...
Весь этот разговор был на Манежной улице, а тетрадки мои хранились на
Соборной, и эти тетрадки и навели меня на удачный ответ.
- Повремените здесь, - сказал я, - сейчас я схожу за тетрадками, а то
без своих тетрадок я не писатель.
Казаки повременили, а я, схватив тетрадки на Соборной улице, пустился
наутек и пробыл в засаде, пока им стало не до меня.
И вспоминая теперь этот случай, тоже записанный в тетрадь, понимаешь,
что смелость в борьбе за жизнь мне пришла опять от тетрадок. Только не
подумайте, что мне корысть была в сохранении этих тетрадок: прямой корысти
тут никакой не было, и только сейчас, почти через сорок лет, один
литературный музей предлагает мне за них очень скромную сумму. В том-то и
дело, что тетрадками своими я дорожил не для какой-нибудь выгоды, а просто
любил их, как люблю все свое ремесло, увлекательное, опасное и трудное.
Я начал свое ремесло с того, что, ничего не имея в кармане, отправился
за сказками в тот край, где прошел теперь Беломорский канал, и даже мысли у
меня не было, какая мне от этих сказок будет корысть. В те времена, после
поражения революции 1905 года, некоторые писатели уже начинали терять связь
с народом и брали слова больше из книг, чем из уст. Я же думал, что
словесные богатства русского народа заключаются больше в устной словесности,
чем в письменной. Еще я и так думал, что интересно слово не то, которое в
книгах, а то, которое услышал сам из уст народа.
Бывало не раз устанешь на охоте и заночуешь в лесу, и вот к твоему
огоньку придет какой-нибудь местный человек, и тут, у костра, этот местный
человек что-нибудь расскажет. Только через эти слова в лесу кажется, будто
это сама природа о себе что-то сказала по-своему. А после вспомнится и то
дерево, под которым развел теплинку, и тот ручей, который пел тебе всю ночь.
До того мне с первого же раза полюбилось охотиться за такими словами, что
однажды я собрал себе котомку ранней весной и вернулся только осенью: мне
казалось, что всю весну и все лето я шел за колобком по волшебным северным
лесам. А в городах, где деньги за слова платили, не за те, что свои, а за
те, что по заказу, - там я редко появлялся. И много лет нужно было
странствовать по лесам, ночевать у костров и подчас кормиться только
удачливой охотой на птицу или зверя, чтобы пришло, наконец, то время, в
какое живете вы и в какое я свободно печатаю вам свои сказки.
Да, многих из вас, друзья, тогда и на свете не было, когда я писателем
делался, но мои тетрадки есть мое оправдание, суд моей совести над делом
жизни: они ответят, хорошим ли мастером ты был, делал ли больше в своем
мастерстве, чем это нужно только себе, - все равно - писатель ты или
сапожник Цыганок из Марьиной рощи.

ГУСЕК

В старые времена это было: теперь я старик, а был я тогда мальчишкой.
Земляки мои - большие любители перепелиного крика. Повесят себе,
бывало, у окна лубяную круглую клетку с перепелом и наслаждаются, а тот-то
разливается:
- Пить-полоть!
Не раз, проезжая рыбными рядами, видал я, как на утренней заре, обнажив
волосатую грудь, слушает купец своего голосистого.
А тот-то старается! Вот как дует, что в соседнем железном ряду ведра
звенят.
И не раз приходило мне в голову: почему бы не съездить землякам в поля,
не полюбоваться на свободных птиц, как они, бороздя утреннее поле, ищут и
кличат себе подругу:
- Пить-полоть!
А та тюкает тихо и скромно:
- Тюк-тюк!
Потому не идут купцы в поля, что любят голоса своих собственных
перепелов. Каждый купец гордится своим перепелом. Вот, думает, нынче мой
перекричит соседского! А, глядишь, соседский-то в железных рядах перекричал.
Хотел вырыть яму ближнему, а и сам в нее попал. Так от века спорят у нас
рыбные ряды с железными, и до сего времени неизвестно, чьи перепела сильнее.
Когда-то я думал, как и многие, что все перепела кричат на один лад.
- Во-наа! - сказал мне один охотник, по прозвищу Гусек. - Вона, на один
лад! Да знаешь, братец ты мой, голосистого перепела верст за двадцать
слышно. А ежели он на поповом огороде треснет или у Горелого пня, так ты,
братец...
- Что, Гусек?
- Ножками брыкнешь, вот что, милый.
Перепела в поле разные; хорошие - редки; вот почему сидят купцы в
железных и рыбных рядах. Разве-разве залетит когда в поле какой-нибудь
звонкий, - и двинутся почтенные люди в поля.
- В прежнее время, - рассказывает Гусек, - к нам купцы в каретах
съезжались с женами слушать голосистого.
- В каретах? - сомневаюсь я.
Но Гусек не выносит сомнений. Тащит меня за рукав в избу. А в избе у
него всякие птицы: тут и петух-драчун, и курица кахетинская, и
скворец-говорец, и соловей-певец, и голуби-космачи, и голуби-вертуны, и
куропатка ручная, а перепелов! Всякие есть. Но Гусек подводит к любимому,
открывает клетку.
- Люб ли тебе?
- Серенький...
- Вот то-то и горе, мой милый, что серый. Настоящий-то купеческий -
белый.
- Белый?!
- Как бумага. Не веришь? - покажу. Сам, своими глазами видел. Приходи
на вечернюю зорю к Горелому пню.
С тех пор - не помню, сколько уж лет, - мы ловим с Гуськом белого
перепела.
Во что бы то ни стало хочет старик поймать белого, продать его купцам и
купить хороший тульский самовар. И постарел Гусек! Раньше серый - побелел, и
порыжел, и позеленел, и опять посерел. Но не потерял старик надежды, и зимой
на гулянках, когда соберутся к нему соседи, заведет такую историю про белого
перепела, что пчелы в подполье гудят, соловей-певун запевает, скворец
говорит и, не моргая, слушает на шесте плотный ряд турманов и космачей.
Слушают и думают: "Красно говорит, а самовара не выдумает. Нет того, чтобы
гостей чайком попоить".
Выхожу я вечером к Горелому пню. Смеркается. Едет мужик в ночное, будто
черный парус плывет по зеленому морю. Заяц зачем-то плетется на попов
огород. Лягушки-квакушки стихли, зато лягушки-турлушки завели трель на всю
ночь. Кукушки охрипли и смолкли. Черный дрозд пропел. А перепела все не
кричат.
- Рано?
- Погоди, - шепчет Гусек. - Слышишь: соловьи еще зорю играют, а дай
стихнуть...
- Закричат?
- Во-на!
Гусек шепчет свое "во-на" совсем на перепелиное любовное токование
"ма-ва".
Стихают один за другим соловьи.
- Чмок-чмок! - И конец.
И кажется - звенит тугая струна.
- Жук?
- Жук прожундел. К чему-й-то много жундит жуков! - шепчет Гусек.
- К чему?
- Да бог его знает, к чему. Молчи!
Гусек нюхает табак. Сегодня табак у него сухой, - завтра будет погода
отличная. А будь он сырой, Гусек не сказал бы "молчи", а - "молчите". "Ты" -
знак нашего охотничьего союза.
Молчу. Но лягушки-квакушки отчего-то вдруг проснулись, взгомонились и
заглушили лягушек-турлушек.
- Куа-куа! - передразнивает недовольный старик. Квакушки замолчали.
Заголосили девки в деревне.
- Эк вас!
Собаки залаяли.
- Пропадите вы пропадом!
На колокольне сторож ударил. Глянула на небе первая звезда. Пахнуло от
озими рожью. Пала роса. Тогда-то, наконец, по всему росистому полю, от
попова огорода и по наш Горелый пень, будто кто-то невидимый хлопнул
длинным-предлинным арапником: крикнул перепел.
- Голосистый, белый?
- Купеческий!
И тихо, как полевые звери, крадемся мы по росистому полю вниз, к оврагу
и на ту сторону, к попову огороду.
Старик на колокольне еще звонит, и еще я нахожу в уголку небес молодую
звезду, и еще, и еще...
Голосистый не шутит: бьет - в ушах звенит. Самка молчит. Берет опаска:
тюкнет не вовремя. Расстелить бы и оправить поскорее сеть. Слава богу,
молчит; чуть копается в своей темной лубяной клетке, обвязанной бабьим
платком. Сытая она теперь и довольная: перед ловом Гусек напоил ее для
чистоты голоса теплым молоком.
Зовет голосистый. Самка молчит под сетью в пахучей росистой ржи.
Осторожно берет Гусек свою кожаную, с мехом гармоники, тюкалку и
тюкает. Когда самка молчит, необходимо подтюкнуть:
- Тюк-тюк!
И наступает последний решительный миг. Самка взяла:
- Тюк-тюк!
Если бы можно было теперь съежиться в маленький комочек, как перепел, и
притаиться под глудкой*. Если бы уйти по самое горло в землю и покрыться
краешком сети!
______________
* Глудка - комок земли.

И загорелось же там, у голосистого перепела. Мечется он по полю,
выбегает, как мышь, на межу, поднимает головку, смотрит под стеблями. И
опять в рожь, и со всего маху:
- Пить-полоть!
А она в ответ тихо:
- Тюк-тюк!
Но ему ли отвечает она? Ведь теперь по всему полю кричат перепела.
Она отвечает ему, конечно, ему.
Он егозит на рубеже. Поднимается на цыпочки: нет, не видно. Он мечется
и лотошит, перескакивая с глудки на глудку. Пробует взобраться на сухой
татарник - колко. На прошлогоднюю полынь - гнется. Хочет крикнуть - голос
пропал: вместо прежнего звонкого "пить-полоть" - хриплое и неслышное,
страстное "ма-ва".
- Тюк-тюк! - отвечает она.
Он хлопает крыльями о сырые темные комки и больше не слышит земли под
ногами. Куда летит? Бог знает! Свет велик.
Позади роса. Вверху звезды. Впереди месяц. Внизу пахучие росистые
озими.
- Летмя, летмя! - шепчет Гусек, сгибаясь над сетью в три погибели.
Хочет уменьшиться - и не может. Хочет быть, как перепел, - тесно. И
чудится старику, будто четверка белых коней мчит из оврага карету на зеленое
поле. Едет купец, не глядит, что топчет чужие поля: у него ли не хватит
денег! Вот остановился. А Гусек будто открывает дверцу:
- Ваше степенство, извольте слушать: кричит!
Кричит белый перепел. Задумался купец в карете, забыл свои счета, кули,
мешки, трактиры и мельницы. Загорелось сердце.
- Поймай, Гусек, христа ради!
- Сию минуту, - отвечает Гусек, - не извольте беспокоиться. Самка у
меня хорошая! Молочком ее тепленьким поил для голоса, для чистоты. Для вас
старался, вас ждал. Сию минуту.
И будто уходит Гусек и возвращается с перепелом.
- Ваше степенство, извольте!
- Белый?
- Так точно, ваше степенство. Купеческие перепела - белые.
- Что же ты хочешь за белого?
- Сколько пожалуете.
Озолотил купец старика. Мчится в своей карете на белых конях с белым
перепелом целиной по полям, по оврагам, по мужицким и поповским огородам.
И чудится старику из своего собственного самовара поит он всю деревню и
рассказывает быль о праведном купце и белом перепеле.
Перепел летит. Куда летит? Бог знает. Свет велик.
И вдруг упал возле сети. Шуркнул в зеленях, шепчет страстно:
- Ма-ва!
- Тюк-тюк! - отвечает она.
- Иди, иди, любезный перепел! - замирает у нас сердце.
Он ходом идет, шевеля верхушками озимых стеблей. Перед самой сетью
плешинка, вымочина, рожь едва-едва прикрывает его. Он останавливается,
боится. Может быть, видит уже, что тут, в десяти шагах, согнувшись над
полем, сидит другой, огромный перепел, и отблеск зари зловеще сверкает на
его голом перепелином носу.
- Видит или не видит? - замирает у нас сердце.
Не видит. Идет напролом. Последнее "ма-ва", последнее "тюк-тюк", и рожь
шевелится под сетью возле самой клетки.
Теперь самка высунула свою серую головку из лубяной темницы в окошко,
где привязана фарфоровая чашечка для питья, а он тоже у чашечки. И глядят
друг на друга: очи в очи, клюв в клюв. Густые озими пахнут, призывают:
разбей, голосистый белый перепел, лубяную темницу, - думать тут нечего!
Где тут думать! Он ерепенится, хохлится и бьет грудью и крыльями о
сухой лубок.
Час пробил: пора!
Мы встряхиваем сеть. Перепел висит в петле, как раз против стаканчика с
водой, где он только что видел склоненную головку. Не упустить бы только
теперь! Не ускользнуло бы из рук его тепленькое бьющееся тельце!
Голосистый туго завязан в мешочек из-под проса. Полевая песня его
спета. Теперь он будет петь в рыбных или железных рядах, услаждая купеческое
ухо.
Мы, мокрые от росы, шагаем по полю домой; будто два водяных переходим
из озера в озеро.
Церковный сторож давно отзвонил. Давно уже небо покрылось звездами.
Месяц взошел. И тысячи маленьких земных звезд засияли на стеблях озими, на
сапогах, на чекмене, на бороде у Гуська, на завязанном мешке, где во тьме
притих голосистый. Все птицы притихли. И лишь лягушки-турлушки ведут свою
вечную трель от вечерней зари и до утренней.
Дома при огне мы хотим полюбоваться драгоценной добычей, пересадить из
мешочка в клетку. Развязываем, вынимаем.
- Во-на!
- Что ты, Гусек? Покажи!
- Серый! - качает головой Гусек. - Опять мимо капнуло: русака ловили.
- Что это? Или совсем на свете нет белого?
Тускло горит керосиновая копчушка в избе старика. Спит петух-драчун,
спит соловей-певун, спит скворец-говорец, спит плотный ряд космачей и
турманов на шесте. Нет купеческого перепела, нет у Гуська тульского
самовара.
Каждую весну ловим. Поймаем - будет у Гуська самовар; нет - так
позабавимся.
Но уж когда-нибудь да настанет наша весна, серые, серые, а тут вдруг да
и выскочит беленький.

ДЕДУШКИН ВАЛЕНОК

Хорошо помню - дед Михей в своих валенках проходил лет десять. А
сколько лет в них он до меня ходил, сказать не могу. Поглядит бывало себе на
ноги и скажет:
- Валенки опять проходились, надо подшить.
И принесет с базара кусок войлока, вырежет из него подошву, подошьет -
и опять валенки идут, как новенькие.
Так много лет прошло, и стал я думать, что на свете все имеет конец,
все умирает и только одни дедушкины валенки вечные.
Случилось, у деда началась сильная ломота в ногах. Никогда дед у нас не
хворал, а тут стал жаловаться, позвал даже фельдшера.
- Это у тебя от холодной воды, - сказал фельдшер, - тебе надо бросить
рыбу ловить.
- Я только и живу рыбой, - ответил дед, - ногу в воде мне нельзя не
мочить.
- Нельзя не мочить, - посоветовал фельдшер, - надевай, когда в воду
лезешь, валенки.
Этот совет вышел деду на пользу: ломота в ногах прошла. Но только после
дед избаловался, в реку стал лазить только в валенках и, конечно, тер их
беспощадно о придонные камешки. Сильно подались от этого валенки, и не
только в подошвах, а и выше, на месте изгиба подошвы, показались трещинки.
"Верно, это правда, - подумал я, - что всему на свете конец бывает, -
не могут и валенки деду служить без конца: валенкам приходит конец".
Люди стали деду указывать на валенки:
- Пора, дед, валенкам твоим дать покой, пора их отдать воронам на
гнезда.
Не тут-то было! Дед Михей, чтобы снег в трещинки не забивался, окунул
валенки в воду - и на мороз. Конечно, на морозе вода в трещинках валенка
замерзла и лед заделал трещинки. А дед после того валенки еще раз окунул в
воду, и весь валенок от этого покрылся льдом. Вот какие валенки после этого
стали теплые и прочные: мне самому в дедушкиных валенках приходилось
незамерзающее болото зимой переходить, и хоть бы что...
И я опять вернулся к той мысли, что, пожалуй, дедушкиным валенкам
никогда и не будет конца.
Но, случилось, однажды дед наш захворал. Когда пришлось ему по нужде
выйти, надел в сенях валенки, а когда вернулся, забыл их снять в сенях и
оставить на холоду. Так в этих обледенелых валенках и залез на горячую
печку.
Не то, конечно, беда, что вода от растаявших валенок с печки натекла в
ведро с молоком, - это что! А вот беда, что валенки бессмертные в этот раз
кончились. Да иначе и быть не могло. Если налить в бутылку воды и поставить
на мороз, вода обратится в лед, льду будет тесно, и бутылку он разорвет. Так
и этот лед в трещинках валенка, конечно, шерсть везде разрыхлил и порвал, и
когда все растаяло, все стало трухой...
Наш упрямый дед, как только поправился, попробовал валенки еще раз
заморозить и походил даже немного, но вскоре весна пришла, валенки в сенцах
растаяли и вдруг расползлись.
- Верно, правда, - сказал дед всердцах, - пришла пора отдыхать в
вороньих гнездах.
И всердцах швырнул валенок с высокого берега в репейники, где я в то
время ловил щеглов и разных птичек.
- Почему же валенки только воронам? - сказал я. - Всякая птичка весною
тащит в гнездо шерстинку, пушинку, соломинку.
Я спросил об этом деда как раз в то время, как он замахнулся было
вторым валенком.
- Всяким птичкам, - согласился дед, - нужна шерсть на гнездо, и
зверькам всяким, мышкам, белочкам, всем это нужно, для всех полезная вещь.
И тут вспомнил дед про нашего охотника, что давно ему охотник напоминал
о валенках, - пора, мол, их отдать ему на пыжи. И второй валенок не стал
швырять и велел мне отнести его охотнику.
Тут вскоре началась птичья пора.
Вниз к реке на репейники полетели всякие весенние птички и, поклевывая
головки репейников, обратили свое внимание на валенок. Каждая птичка его
заметила, и когда пришла пора вить гнезда, с утра до ночи стали разбирать на
клочки дедушкин валенок. За одну какую-то неделю весь валенок по клочку
растащили птички на гнезда, устроились, сели на яйца и высиживали, а самцы
пели. На тепле валенка вывелись и выросли птички и, когда стало холодно,
тучами улетели в теплые края. Весною они опять вернутся, и многие в дуплах
своих, в старых гнездах найдут опять остатки дедушкина валенка. Те же
гнездышки, что на земле были сделаны и на кустах, тоже не пропадут; с кустов
все лягут на землю, а на земле их мышки найдут и растащат остатки валенка на
свои подземные гнезда.
Много в моей жизни походил я по лесам, и когда приходилось найти птичье
гнездышко с подстилом из войлока, думал, как маленький:
"Все на свете имеет конец, все умирает, и только одни дедушкины валенки
вечные".

О ЧЕМ ШЕПЧУТСЯ РАКИ

Удивляюсь на раков - до чего много, кажется, напутано у них лишнего:
сколько ног, какие усы, какие клешни, и ходят хвостом наперед, и хвост
называется шейкой. Но всего более дивило меня в детстве, что когда раков
соберут в ведро, то они между собой начинают шептаться. Вот шепчутся, вот
шепчутся, а о чем - не поймешь.
И когда скажут: "раки перешептались", это значит - они умерли и вся их
рачья жизнь в шепот ушла.
В нашей речке Вертушинке раньше, в мое время, раков было больше, чем
рыбы. И вот однажды бабушка Домна Ивановна со внучкой своей Зиночкой
собрались к нам на Вертушину за раками. Бабушка со внучкой пришли к нам
вечером, отдохнули немного - и на реку. Там они расставили свои рачьи
сеточки. Эти рачьи сачки у нас все делают сами: загибается ивовый прутик
кружком, кружок обтягивается сеткой от старого невода, на сетку кладется
кусочек мяса или чего-нибудь, а лучше всего кусочек жареной и духовитой для
раков лягушки. Сеточки опускают на дно. Учуяв запах жареной лягушки, раки
вылезают из береговых печур и ползут на сетки.
Время от времени сачки за веревки вытаскивают кверху, снимают раков и
опять опускают.
Простая это штука. Всю ночь бабушка со внучкой вытаскивали раков,
наловили целую большую корзину и утром собрались назад - за десять верст к
себе в деревню. Солнышко взошло, бабушка со внучкой идут, распарились,

Короткие рассказы о природе зимнего времени года Пришвина Михаила Михайловича в небольших зарисовках описывают состояние природы зимой, когда все замирает в волшебном сне, а следы животных на снегу рассказывают о страничках дневника жизни зимней природы в лесу.

Кристальный день

Закончили охоту на зайцев: начались двойные следы, заяц гонялся за зайцем. День весь сверкал кристаллом от зари до зари. Среди дня солнце значительно пригревало, ветерок покачивал ветки деревьев, и оттого падали фигурки, рассылались в воздухе пылью, и эта мельчайшая пыль снова взлетала и сверкала на солнце искорками.

Верхняя мутовка высокой ели, как ваза, собирала внутрь себя снег больше, больше, пока, наконец, этот ком не скрыл в себе даже тот высокий палец ели, на который весенней порой на вечерней заре садится птичка-невеличка и поет свою песенку.

Деревья в лесу

Снежная пороша. В лесу очень тихо и так тепло, что только вот не тает. Деревья окружены снегом, ели повесили громадные тяжелые лапы, березы склонились и некоторые даже согнулись макушками до самой земли и стали кружевными арками. Так вот и у деревьев, как у людей: ни одна елка не склонится ни под какой тяжестью, разве что сломится, а береза чуть что - и склоняется. Ель царствует со своей верхней мутовкой, а береза плачет.

В лесной снежной тишине фигуры из снега стали так выразительны, что странно становится: «Отчего, думаешь, они ничего не скажут друг другу, разве только меня заметили и стесняются?» И когда полетел снег, то казалось, будто слышишь шепот снежинок, как разговор между странными фигурами.

Беличья память

Думаю о белках понятно, если большой запас, ты помнишь о нем легко, но мы видим сейчас по следам, что вот здесь белка через снег пробилась в мох, достала спрятанные там с осени два ореха, тут же их съела, потом, отбежав десяток метров, опять нырнула, опять оставила в снегу скорлупу от двух-трех орехов и через несколько метров сделала третью полазку. Нельзя же предположить, что она чуяла орех через талый слой снега и обмерзлого льда. Значит, помнила с осени о двух орехах во мху в стольких-то сантиметрах от ели. Притом, помня, она могла не отмеривать сантиметры, а прямо на глаз с точностью определять: ныряла и доставала.

Снежки

Выпала пороша. На охоте начал снимать лесные фигуры. Веточка тончайшими своими пальчиками держала большой пышный ком. В полдень фигуры начали падать, сшибать одна другую: деревья играли в снежки. Один такой ком попал в зайца, он вскочил, дал след, и Трубач его подхватил.

Рождение месяца

Небо чистое. Восход роскошный в тишине. Мороз минус 12. Трубач по белой тропе гонит одним чутьем.

Весь день в лесу был золотой, а вечером заря горела в полнеба. Это была северная заря, вся малиново-блестящая, как в елочных игрушках, бывало, в бомбоньерках с выстрелом, особая прозрачная бумага, через которую посмотришь на свет, и все бывает окрашено в какой-нибудь вишневый цвет. Однако на живом небе было не одно только красное посредине шла густо-синяя стрельчатая полоса, ложась на красном, как цеппелин, а по краям разные прослойки тончайших оттенков, дополнительных к основным цветам.

Полный рассвет зари продолжается какие-нибудь четверть часа. Молодой месяц стоял против красного на голубом, будто он увидел это в первый раз и удивился.

М. Пришвин "Времена года"

2011 Thinkstock

Бывает, мы воем от скуки, считая, что ничего не происходит, бывает, наоборот, жизнь делает неожиданные повороты. Успеваете ли вы меняться вместе с постоянно меняющимся миром? Пугают ли вас перемены? Или, быть может, вас пугает отсутствие перемен?

У любого нормального человека есть желание создать себе такие условия существования, в которых он будет чувствовать себя в безопасности. Безопасность и постоянство являются для нас синонимами счастья. Даже если вы все время путешествуете – эта перемена мест и есть ваше постоянство. Главное, чтоб все было так, как вы привыкли, даже если вы привыкли к новизне ощущений. Чтобы жизнь протекала согласно схеме в вашей голове, несовпадение вызывает чувство беспокойства, потому как в этом случае вы теряете контроль над происходящим.

К примеру, вы просчитали время, необходимое, чтобы попасть вовремя на важную встречу, приехали, а тут сюрприз – ваш собеседник не явился! И что вы проконтролировали? Ничего. Только потратили энергию и время, и как оказалось - напрасно. А теперь еще и раздражены, потому, что все пошло не так, как задумано.

Отказ от "контроля" раскроет перед вами большие возможности. Вы сможете потратить силы на осуществление своих несбывшихся мечтаний, например. Просто присмотритесь, все системы прекрасно работают и без вашего участия. Самолет летит, даже если вы не контролируете работу двигателей и не следите за выражением лица стюардесс. Без вашего контроля работает кровеносная система, все ваши органы, да и ноги передвигаются без мысленного сопровождения - "я делаю шаг".

Наше стремление к постоянному контролю вызвано страхом. Мы боимся новых ситуаций, боимся, что жизнь нас застигнет врасплох. Вспомните, как перед экзаменом все подбегают к только что "отстрелявшемуся" студенту с вопросом: "Ну как, что спрашивали?" Таких ситуаций полно, мы боимся нового опыта, нам необходимо все прокрутить в голове, подготовиться мысленно. Но сколько ни готовься – все равно везде соломки не подстелишь, потому что все непрерывно меняется.

К примеру, вы с вечера решили, что завтра наденете новое платье, пофантазировали, как восторженно вас будут разглядывать коллеги, но утром погода испортилась, и в платье идти ну никак нельзя. Теперь вам надо менять свои планы, а это сплошные неудобства, настроение испорчено. Конечно, вы можете, невзирая на погоду, надеть платье, но под дождем она потеряет свой вид, и вы произведете на коллег совсем не то впечатление, которого ожидали. А ведь можно было избежать всех этих переживаний, не правда ли?