В чем состоит духовная свобода человека. Духовно-культурные права и свободы человека и проблемы их реализации. Право человека на отдых

23 марта 2007 года трагически погиб настоятель Воскресенской церкви с. Борисово Можайского района священник Георгий Романенко. Трагедия случилась утром, когда отец Георгий ехал соборовать и причащать больного. С впереди идущего автомобиля, за которым ехала машина со священником, слетел лист ДСП, пробил лобовое стекло и попал в голову отцу Георгию. Смерть наступила мгновенно.

Георгий Васильевич Романенко родился 16 января 1962г. в г. Москве. С юных лет он был верующим, хотя родители его пришли к вере позже. Еще подростком он любил посещать московские монастыри и храмы. Со школьной скамьи Юрий духовно окормлялся у насельника Свято-Данилова монастыря схиигумена Гавриила, а после его кончины у наместника той же обители архимандрита Алексия (Поликарпова).

В 1992 г. он окончил Московский Государственный медицинский институт им. Пирогова и получил специальность детского врача-психиатра.

3 ноября 1996 г. состоялась его священническая хиротония, которую совершил митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий.

В ноябре 1996г. назначен настоятелем Георгиевской церкви с. Семеновское.

С 1997 г. он служил в Спасо-Бородинском женском монастыре.

В ноябре 2002 г. отец Георгий был назначен настоятелем Воскресенской церкви с. Борисово.

За свое служение Богу и Церкви иерей Георгий удостоен митрополичьих наград – набедренника, камилавки и патриаршей – наперсного креста.

Отец Георгий на деле стремился исполнить две главные заповеди Христовы: о любви к Богу и ближним.

Многие люди были обогреты и утешены его отеческой любовью. Отец Георгий отдавал всю свою любовь и заботу пастве Христовой. В благочинии он занимался больничным служением и как врач вел безвозмездный прием больных детей и взрослых на Крутицком подворье в душепопечительном центре св. прав. Иоанна Кронштадтского, а затем при Свято-Даниловом монастыре. Часто отец Георгий лично приезжал к нуждающимся, и жизнь его оборвалась в тот момент, когда он исполнял свой пастырский долг. Всегда бодрый, неунывающий и целеустремленный он был самоотверженным и невероятно благодушным.

В Воскресенской церкви с. Борисово над усопшим непрерывно читалось Евангелие, и служились панихиды. 25 марта после Божественной литургии состоялось отпевание погибшего настоятеля. По благословению митрополита Ювеналия, чин отпевания совершил благочинный Можайского округа игумен Даниил (Жирнов), в сослужении благочинного Рузского округа протоиерея Игоря Лепешинского и священнослужителей Можайского округа и Москвы. При солнечной тихой погоде 16 священнослужителей, глава Можайского района В.В. Насонов и множество прихожан молились у гроба погибшего служителя Христова. Иерей Георгий был погребен напротив алтаря Воскресенского храма.

Светлый образ смиренного и заботливого пастыря навсегда останется в сердцах духовных чад, прихожан и всех, кто соприкасался с этим замечательным человеком.

Вечная память дорогому иерею Георгию!

игумен Даниил (Жирнов)

СПЕЦПРОЕКТЫ

В Москве начинает работу фестиваль «Преображенские встречи», организованный Преображенским содружеством малых православных братств. Участники фестиваля будут служить литургию в патриаршем храме Христа Спасителя, специальные конференции пройдут в Сокольниках, на юбилейные мероприятия приедут тысячи гостей со всей России и из-за рубежа. О том, почему православные братства стали новым феноменом религиозной жизни, мы решили расспросить самого «виновника торжества» – священника Георгия Кочеткова, пресвитера, попечителя Преображенского содружества малых православных братств и ректора Свято-Филаретовского православного института в Москве

«Я в школе держал Библию…»

Преображенскому содружеству малых православных братств уже пошел третий десяток лет, но я предлагаю вернуться во времени в начало, к 60-м. Как так случилось, что в рядах советской молодёжи, дружно шагавшей в ряд, вдруг появился отщепенец Юра Кочетков, который пошел не в «светлое будущее», а в церковь – к Богу?

Слава Богу, что начиная с 60-х годов среди советской молодёжи появились первые признаки свободомыслия. Последние иллюзии относительно коммунистической идеологии у меня лично испарились уже к 7–8 классу средней школы, ибо я убедился, что ничего живого и реального за этим словоблудием нет. И главную роль в моем прозрении сыграли искусство и встречи с людьми старой культуры. Ещё в 6 классе я заинтересовался классической живописью, итальянским ренессансом, а потом еще и древнерусской иконописью, и именно культура взрастила мой огромный интерес к христианству и слову Божьему. Я стал заходить в московские храмы, сначала совершенно не соотнося себя с тем, что там происходило. Но постепенно, даже сам того не понимая, я почувствовал в себе настоящую благодать и веру, т.е. тот дух открытости и единения, который живёт в христианстве. И уже к окончанию школы, пройдя через сложный период выбора веры, я стал считать себя христианином, причём именно православным, а ведь искал я не только в православии, но и ходил со своими однокашниками по разным храмам. И хотя я там ничего не знал, ничего не понимал, но не случайно говорится в Евангелии: ищите – и найдёте, просите – и дастся вам! Вот точно так оно и произошло.

У вас были в те времена неприятности со школьными учителями, с комсомольской организацией?

Прямо наоборот. Я в школе даже держал на парте Библию, которую мне кто-то из одноклассников дал почитать. Я её открыто читал, и это вызывало у всех колоссальный интерес. И так как я был отличником и медалистом, никто на смех меня не поднимал, наоборот, скорее, поддерживали. Даже классная руководительница как-то в 10 классе мне сказала: «Юра, у тебя будет большой-большой приход».

Школьная фотография (Георгий Кочетков - четвертый слева в последнем ряду). 1966 год

А вы комсомольцем были?

Не просто комсомольцем, но и комсоргом класса. А в 1968 году я поступил в Московский институт народного хозяйства им. Г.В. Плеханова – нынешнюю Академию им. Плеханова – на общеэкономический факультет. И меня как-то направили помочь в комитет комсомола института. Ну, я там сидел и тоже читал Библию. Это было мое любимое занятие в то время. Многие там пребывали от этого в немалом смущении, но никто ничего не запретил. Думаю, что люди меня даже побаивались, потому что, наверное, думали, что я либо провокатор, либо полный дурак. Я не был провокатором, но я был как бы сумасшедшим, надеюсь.

Думаю, что вы с вашим умом и вашей энергией смогли бы сделать блестящую карьеру, в том числе партийную. Никогда не думали, как могла бы сложиться ваша жизнь вне церкви?

Я всегда благодарил и благодарю Бога, что Он привел меня к Себе так рано. Причем именно Сам привел, потому что ни одного знакомого верующего человека у меня не было на протяжении всего детства и юности. Лишь потом они стали возникать вследствие того, что я стал их искать, совершенно не задумываясь ни о каких гонениях, ни о том, что каждый священник был на контроле у органов госбезопасности, что каждый просматривался и прослушивался. Впрочем, я довольно быстро это почувствовал. Но я никогда не чувствовал порабощенности унынием или страхами, и мне это в жизни очень помогло.

Выпускник престижного вуза, который с друзьями активно налаживает контакты с верующим христианами, не мог не привлечь внимания сотрудников КГБ из печально знаменитого Пятого управления, где занимались борьбой с инакомыслящими. На вас выходили, каким-то образом пытались заставить работать?

Нет! Удивительно, но это факт. Пристальное персональное внимание органов я ощутил только с 1980 года, когда подал документы для поступления в Духовную академию в Ленинграде. И тогда я понял, что до этого в КГБ ни обо мне, ни о моей группе верующей молодёжи практически ничего не знали. Значит, наши меры конспирации и предосторожности приводили к нужному результату.

Какие меры предосторожности?

После моего обращения очень быстро мои друзья тоже стали православными, и мы стали еженедельно встречаться и что-то читать и обсуждать. Мы вместе ходили в храмы, но там стояли все вместе настолько плотно, что к нам подойти было просто нельзя. А ходили мы не куда-нибудь, а в Елоховский собор в Москве, бывший в то время патриаршим кафедральным собором. Но если подумать, в неведении КГБ не было ничего странного. Да, органы всегда старались создать впечатление, что они-де все про всех знают, что от них ничего не скроешь. Но в том-то и дело, что работали они, как и все советские люди, халтурно.

Протоиерей Всеволод Шпиллер (†1984), Георгий Кочетков и Александр Копировский у храма свт. Николая в Кузнецах. Середина 1970-х годов

Как ваши родители отнеслись к Вашему выбору поступать в Духовную академию?

Что тут скажешь?.. Отец об этом просто ничего не знал – он же был давно в разводе с мамой. А мама – конечно, отрицательно. Она работала в аппарате Совета Министров СССР, да еще в оборонном отделе. Поэтому какая там церковь?! Какая академия?! Какие монастыри?! Даже произнести вслух этих слов было нельзя. Но я всё же об этом объявил в 1968 году, уже будучи студентом Плехановки, и, конечно, сразу получил соответствующий отпор. Мама пыталась запретить мне ходить в храмы и читать духовную литературу, но этот колоссальный прессинг так ни к чему и не привел. В результате в 1972 году моя мама сама пришла к вере.

«Церковь не умела жить в свободе»

Было ли у вас желание принять монашеский постриг?

Когда я осознал себя верующим христианином, я сразу захотел стать, как водится, священником и монахом. Да это и было в то время лучшим вариантом. Я быстро понял, что женатый священник все время находится у органов «на крючке», ведь ты мог рисковать собой, но ты не мог рисковать близкими, и на этом очень ловились священники. Им просто угрожали: если ты не будешь выполнять все наши требования, завтра же твоя жена вылетит с работы, а тебя лишат прихода. И тогда все твои близкие – нищие, они просто никто, хуже ссыльных и заключённых. Поэтому я сразу понял: если хочешь служить Богу, то надо сразу от чего-то серьезного отказываться. И слава Богу, что я это очень рано понял. Более 12 лет я очень серьезно готовился к принятию монашества, но только к моменту поступления в Духовную академию понял, что для служения Богу, кроме монашеского, есть и другие – лучшие пути. Произошло это отчасти благодаря тому, что я в те годы постоянно ездил по всем монастырям и много общался с людьми. Отчасти же все произошло каким-то чудесным путем, как-то интуитивно и лишь в небольшой степени сознательно. В итоге я все же решил стать священником, сохраняя лишь внутренне монашеские обеты.

В Духовной академии вы были стипендиатом тогдашнего патриарха Пимена, но вскоре были отчислены…

Да, в 1983 году.

За что же вас отчислили?

За «нарушение дисциплины». Дело в том, что по приглашению одних баптистов мы с друзьями пошли к ним в гости беседовать о православии. А люди из органов об этом узнали и заперли перед нами двери. Мы пошли в стоящую рядом бытовку, и тут же приехал наряд милиции. Нас всех задержали и обвинили в нарушении советского законодательства о культах – дескать, мы совершаем богослужение в неположенном месте. Из-за того, что нас долго продержали в отделении милиции, мы на час опоздали в здание Духовной академии. Это и было поводом. Сначала нам попытались снизить оценку по дисциплине до тройки, но это не удовлетворило светские, то есть советские, власти. И тогда нас всех, кто был задержан, исключили. А это были лучшие студенты.

Вы сами сказали, что ваше задержание было лишь поводом. Что же было настоящей причиной?

Главная причина недовольства органов заключалась в том, что мы в Ленинграде – городе-колыбели трёх революций! – свободно занимались христианской миссией и даже проводили по домам огласительные беседы. Мне много раз передавали о недовольстве курирующих инстанций, что я слишком свободно общаюсь с прихожанами нашего академического храма, гуляю в подряснике по академическому садику и т.п. Ведь в то время это воспринималось прямо как шоковое явление: разве может священнослужитель гулять по улицам советского Ленинграда, да еще в каком-то – прости, Господи – подряснике?! Словом, всего этого было более чем достаточно, чтобы не только выгнать меня из академии, но и вообще посадить или услать в ссылку – туда, куда Макар телят не гонял.

Сегодня в среде интеллигенции принято вспоминать церковную жизнь в 70–80-е годы в негативных красках: дескать, каждый священник был завербован КГБ, стучали все на всех, разве могло там быть что-то хорошее?! Вы согласны с такой оценкой?

Разные были священники. Были, конечно, и те, кто хотел для себя хорошей, сладкой жизни и быстрой карьеры. Такие люди легко шли на сотрудничество с властью, с органами госбезопасности. Все, что хотели, они, конечно, имели, но получали это слишком дорогой ценой. Ведь в церкви все друг друга тогда знали, и скрыть сотрудничество с КГБ было никак нельзя, не то что сейчас… Но всё же были и те, кто боролся за свободу внутреннюю и, насколько возможно, внешнюю. Нынешнему поколению священников, безусловно, стоит поучиться у тех священников смелости, мужеству и верности Богу. Такими были, например, отец Таврион (Батозский), отец Иоанн (Крестьянкин), отец Виталий Боровой, отец Всеволод Шпиллер. Можно присоединить к ним еще отца Александра Меня. Были и другие достойные люди. Некоторые из них молчали, потому что были запуганы или сломлены, а некоторые – нет. Но, правда, за это приходилось платить. Я помню, даже настоятель патриаршего собора отец Виталий Боровой в середине 70-х годов был просто выслан на Запад. Ему тогда власти сказали: проповедуйте в Женеве, а про нашу страну забудьте. Конечно, нам теперь немного смешно думать, что отъезд в Женеву может считаться ссылкой, но в церковном контексте это было очень серьёзно и грустно.

Интересно, был ли вообще период в нашей церкви, когда она была свободна от внимания государства?

Сложный вопрос. Ведь даже до революции, в XIX веке, в глазах общества это была не церковь, но государственное «ведомство православного исповедования». Это на практике означало её большую зависимость, но это все-таки еще было не полное рабство. В советское же время начиная с декларации митрополита Сергия 1927 года настал период настоящего рабства церкви, которое только усилилось после второго восстановления патриаршества в 1943 году. Наверное, в истории нашей церкви был лишь очень короткий период свободы – сразу после падения советской власти в последнем десятилетии XX века. Но и это не была полная свобода, – нет. Тем не менее церковь оказалась совершенно не готова даже к жизни в такой относительной свободе. Церковь уже не умела жить в свободе. Можно сказать, церковное руководство даже не хотело жить в такой свободе и судорожно искало, на кого можно было бы ему опереться в государстве. Хотя трудно обвинять людей в этом: когда из поколения в поколение ты живешь в рабстве, то уже не знаешь и не желаешь вкуса свободы.

«Братство само себя проявило»

В этот краткий период начала освобождения церкви – в конце 80-х, когда церковь праздновала тысячелетие крещения Руси – вы и решили создать Преображенское братство?

Вообще стремление создать церковное братство зародилось у меня ещё задолго до перестроечного ветра свободы, так же как и желание открыть неофициальное православное высшее учебное заведение. Но лишь в конце 80-х эти желания смогли исполниться. Тогда был открыт Свято-Филаретовский православный институт, а в 1990 году возникло сразу два братства. Одно – официальное – Сретенское, а другое – неофициальное, но не менее реальное – Преображенское. Это было в глубоком смысле слова неформальное братство, живущее по принципу верности Богу и Церкви, по принципу: где братья – там и братство. То есть где есть реальность братской жизни – соответствующие отношения любви и свободы, общение и служение, где есть хотя бы стремление к этому – там есть и христианское братство.

Георгий Кочетков с частью своей группы в Новодевичьем монастыре. 1979 год

Сегодня люди, создававшие первые братства, по-прежнему с вами?

Многие из них по-прежнему в братстве, да. Но кто-то из тех, кто участвовал в первом нашем Преображенском соборе в августе 1991 года, уже умер, кто-то уехал в другую страну, а кто-то поменял свои взгляды. Вообще в православное братство входят далеко не все люди, прошедшие длительный этап взрослого оглашения, катехизации. Если говорить навскидку, то примерно лишь каждый четвёртый или пятый. Бо́льшая же часть нововоцерковлённых людей самоопределяется как-то иначе: прежде всего идут по разным приходам, становятся простыми прихожанами. Некоторые становятся затем приходскими священниками и т.д.

Чем именно члены православного братства отличаются от обычных прихожан?

Все-таки большинство прихожан занимают по отношению к Богу несколько потребительскую позицию, когда они все время повторяют: подай, Господи, и того, и другого, и третьего. Но Христос призывал нас отвергаться себя, брать свой крест и следовать за Ним. А это совсем другая позиция, это значит не брать, а отдавать. Это значит служить, действовать по велению Духа, по велению своего сердца и совести, и это, конечно, совершенно другой образ жизни. Когда-то именно так хотели жить монахи, а сейчас, видимо, пришла новая пора, когда именно так живут, прежде всего члены общин и братств, у которых есть эта открытость, это доверие к Богу и ближним, у которых есть дерзновение следовать за Христом, куда бы Он ни пошёл, и исполнять волю Божию в любых обстоятельствах.

Видимо, такой путь, действительно, не по силам каждому человеку… Кто те люди, что остаются с вами в братстве?

Я вовсе не хочу сказать, что мы все в братстве эдакие безгрешные ангелы. Нет, мы сами по себе ничем не лучше и не хуже всех остальных, но, видимо, Господь дает братчикам какие-то особые дары, может быть, за их дерзновение, за бескомпромиссное желание послужить Богу. И мы чувствуем эту благодать, эту поддержку со стороны Господа Бога, мы видим действие Святого Духа, и поэтому мы продолжаем эту жизнь и не хотим её менять ни на какую другую. Мне кажется, что это и есть полнота христианской жизни.

Среди преподавателей Свято-Филаретовского института был и отец Павел Адельгейм, трагически погибший три года назад. Отец Павел всю свою жизнь боролся за общинность в церкви, но он имел в виду именно приходскую общину. У вас тоже было несколько своих приходов. Это, казалось бы, может быть тоже логичный шаг – устраивать приходские общины. А вместо этого возникает совершенно непонятное неформально братство. Почему произошел этот «логический сбой»?

Это не сбой, это вполне естественное раскрытие данных свыше возможностей. Я выступаю не против приходов, напротив, я всегда говорил и говорю, что приходы в церкви могут делать много хорошего. Ведь приход прежде всего – это единственное место, куда может прийти любой человек, хоть с улицы. Давайте задумаемся, как человеку сейчас войти в церковь? Обычно это бывает очень трудно, даже церковные интернет-сообщества часто очень закрыты. И единственное, что остается человеку, – это пойти в ближайший приход и получить там базовое наставление о христианской жизни, о духе христианской жизни. Этим свидетельством и должны заниматься приходы. Но ведь часто люди не удовлетворены только этим, им этого мало: им нужны более личностные отношения, им нужны явления более глубокой соборности в церкви. И это уже не обеспечивается формальным приходом. Тогда люди и образуют неформальные братства и общины, своего рода духовные семьи и другие объединения.

Сейчас уже известно, что православные братства и общины существовали в Православной церкви и до революции. Достаточно вспомнить, например, Крестовоздвиженское православное трудовое братство, созданное в Черниговской губернии замечательным просветителем, дворянином и дипломатом Николаем Неплюевым. Вы учитывали при создании своих первых братств этот опыт? Вообще на что вы тогда ориентировались, какие ориентиры были у вас перед глазами?

Мне очень повезло, у меня были действительно хорошие святые духовные учителя. Причем это были очень разные люди – совсем не единого круга. Более того, друг к другу они часто относились более чем критически. Это были уже названные мною отцы Всеволод Шпиллер, Виталий Боровой, Таврион (Батозский) и Иоанн (Крестьянкин). У меня была возможность приобщиться и к «мечёвской традиции», основанной известным московским священником отцом Алексеем Мечёвым. Он не так давно был официально прославлен в лике святых. Отец Алексей был духовником знаменитого русского мыслителя Николая Бердяева и основателем одной из самых известных в Москве православных общин. Я имел прекрасную возможность общаться с теми, кто лично помнил эту общину. Это были люди дореволюционной выучки, живые свидетели настоящей церковной духовной жизни, и они много чего могли мне передать. И я благодарю за это Бога. Их личный опыт – не внешняя активность, но внутренняя сосредоточенность, нераздвоенность – очень помог мне в самые трудные годы не только не пойматься на какие-то крючки, но и найти самый узкий путь к Богу и к ближним. А годы спустя я с удивлением узнал, что на Руси история братства восходит даже не к XIX столетию, но тянется аж с XV века. Но в начале пути мы ничего об этом и не слышали. Да кто это знает и сейчас?

Протопресвитер Виталий Боровой

Какие задачи вы тогда перед собой ставили? Повторить путь отца Алексия Мечёва?

Мы сначала не собирали братство, мы тогда и не думали ни о каком неформальном братстве. Просто потом оно само себя проявило, и мы уже не могли его не опознать через некоторое время, после уже мною упоминавшейся большой встречи в Подмосковье на Преображение в августе 1990 года. Уже к новому 1991 году мы поняли, что родилось настоящее неформальное братство. Но нам была необходима и какая-то формальная организация, тем более что к тому времени уже появилась возможность открывать храмы, а мы хотели помогать церкви. К тому же наступили трудные времена: люди начинали терять все свои сбережения и метаться, так что кто-то уже начал уезжать из страны. И вот мы через формальное братство «Сретение» решили восстанавливать и открывать храмы в Москве. Советская власть на последнем своем издыхании продолжала не доверять церкви, она скорее отдавала храмы мирянскому братству, чем Московской патриархии. Это парадокс. И мы открыли четыре храма в центре Москвы – не для себя, но для церкви. Одним из этих храмов был Владимирский собор бывшего Сретенского монастыря на Лубянке, в который я был назначен настоятелем. А сейчас наместником этого монастыря является известный наш оппонент – епископ Тихон (Шевкунов)…

«Я не осуждаю гонителей»

Как у вас возникла идея научения церковной жизни людей, которые до этого даже о самом христианстве часто не имели никакого понятия?

Тоже совершенно естественно. Мне показалось, что как-то нечестно и недостойно взрослому человеку, который захотел принять крещение (пусть он студент или какой-то другой человек), взять и просто пойти в храм покреститься. Я ещё ничего не знал о церковной традиции катехизации – о богатейшей, великолепной, но абсолютно забытой к нашим временам традиции церкви. Все просто произошло изнутри, из желания качественной, реальной, полной христианской православной жизни. Когда в 70-м году один мой однокашник-студент после долгих философских разговоров о Боге, жизни и вере вместо прежнего желания вступить в партию решил креститься, я пошёл к своим друзьям, к профессору Николаю Евграфовичу Пестову, старому члену «мечёвской» общины, и попросил у него Евангелие. Я передал эту книгу студенту, он прочитал её и затем за несколько месяцев подготовился к крещению. Для меня стало непреложным принципом, что нельзя человека подвести к исповеди, причастию или крещению, если он был не крещен, не научив его основам христианства, не разрешив все его духовные вопросы. Ведь у любого взрослого человека всегда есть духовные проблемы, всегда есть какие-то духовные противоречия, которые являются плодом его прежнего жизненного пути. Вот так и началась наша катехизация.

Георгий Кочетков со своими друзьями в гостях у Пестовых и Соколовых — духовных чад отца Алексия и отца Сергия Мечёвых. 1975 год

Вы вспоминали опыт ранней церкви?

Нет, я значительно позже узнал, что по таким же правилам, как у нас, проходило оглашение и в древней церкви. Каким-то образом наша интуиция совпала с византийским опытом. Впрочем, древняя церковь жила тем же опытом, под действием того же Святого Духа, той же благодати. В конце концов, по той же логике жизни развивалась вся традиция церковного свидетельства, миссии, катехизации, а потом еще и церковного обучения, образования.

Почему этот опыт древней церкви встречает такое противодействие со стороны ваших оппонентов, отдельных священников?

Что тут скажешь? Во-первых, этому опыту никто никого не учит. Как уже говорилось, в течение веков опыт оглашения был крепко-накрепко забыт. Уже в конце X – начале XI веков последние элементы церковного катехумената прекращают своё существование. Слава Богу, что наша страна, наш народ, пусть в самый последний момент, но успели воспользоваться этим опытом. Из последних исследований известно, что, когда Русь начинала принимать христианство, этот опыт ещё существовал. А вот уже через сто лет после этого все было позабыто, потому что священники перешли к младенческому крещению. До этого в церкви практиковалось детское крещение, но не младенческое. В этом различии кроются принципиально важные вещи.

Я никогда не осуждаю своих оппонентов. Я считаю, что историческая инерция и психология народа – это очень серьёзные вещи, которые тоже надо учитывать. Но надо выполнять и Божью волю. А я уверен, что в нашем свидетельстве о вере и в нашей катехизации есть Божья воля.

Вы не осуждаете и своих гонителей, которые писали на вас доносы и выгоняли вас из открытых вами храмов?

Мы всегда помним слова Писания: «Кто хочет жить благочестиво, будет гоним». Мы никогда не удивлялись никаким гонениям со стороны государственных органов начиная с 60–70-х годов. И ничего с тех пор по большому счету не изменилось, разве что поменялись некоторые формы, да к мирским гонениям прибавились гонения от лжебратьев, как бы церковных людей, которые с нагайками выгоняли нас из Владимирского собора Сретенского монастыря, а затем устраивали против нас различные провокации. За эти годы мы многое поняли и узнали, откуда что берётся. Но мы поняли и то, что всему надо знать меру. То есть не надо стремиться попасть в Царство Небесное в одночасье, вернее, построить его на земле. Надо понимать, что у многих людей есть инерция сознания и инерция действия, есть и определенная историческая скованность, а плюс к тому есть наследие советского режима, которое никуда не делось и в сознании церковных людей, в том числе в сознании церковных иерархов, как и в общественном сознании. И поэтому я не удивляюсь, что мое имя находится в запрещенных списках, скажем, на телеканалах и во многих других СМИ. Об этом было очень много свидетельств, а последнее было особенно ярким – от Александра Гарриевича Гордона. Он говорил, что единственный раз ему звонили из руководства Первого канала на предмет цензуры, и это было как раз в связи с тем, что я побывал у него на передаче.

Именно инерция сознания может объяснить тот факт, что отдельные церковные иерархи предпочитают опираться на откровенно оголтелые и мракобесные силы, способные устраивать погромы на выставках?

Да, это парадокс, что и некоторые социально-политические силы нашей страны, и некоторые церковные силы почему-то считают, что нужно опираться на фундаменталистов, на мракобесов. Известно, что такую политику строит и такой одиозный человек, как Дворкин, и некоторые другие. Может быть, такие политики и иерархи думают, что непросвещёнными людьми легче руководить? Это же старый принцип: разделяй и властвуй. Я не настаиваю на своём объяснении, но другого не нахожу.

Сейчас ваше положение уже меняется к лучшему? Многие вспоминают, что вас связывают с патриархом Кириллом особые и теплые отношения: еще в 1983 году Кирилл, тогдашний ректор Духовной академии, рукоположил вас во дьяконы. Этот особый статус помогает вам?

В нашем положении всегда что-то меняется. Пока нормально работает наш Институт, но и он испытывает повышенное внимание к себе и трудности. И все-таки мы имеем не просто лицензию, а аккредитацию. Нам не дают, конечно, расслабиться, никогда, но нельзя сказать, что мы как-то совсем задушены. В то же время в некоторых российских регионах против членов нашего братства продолжаются репрессии. В частности, в городе Вельске Архангельской области до сих пор большую группу, целое братство православных людей, желающих свидетельствовать о Христе, желающих нести просвещение и милосердие, не просто не причащают, но чуть ли не выгоняют из церкви. Почему? Только потому, что они хотят причащаться вместе. Нет, говорят местные начальники, вы должны делать все только по благословению. И говорят, что вся жизнь в церкви должна быть устроена только по благословению начальства. А я тогда задаю вопрос: где же это написано? В каком церковном каноне или в каком месте Писания?! Нет ни одного такого места! Это «правило» может действовать только добровольно и только по отношению к новоначальным послушникам в монастырях, но не более. Подобная ситуация происходит сейчас и в Хабаровском крае, где в селе Капитоновка у местных жителей отобрали храм, который они открыли. Христиан пытаются отлучать от причастия только потому, что из соседнего городка приезжает человек, их друг, чтобы с ними вместе почитать Евангелие. Это безобразие.

Какая разница, вместе они читают или не вместе?

Потому что вместе – это собрание, а любое собрание во Христе и ради Христа – это и есть Церковь. А если нет собрания ради Христа, то нет Церкви. И для кого-то, видимо, сам факт собрания людей ради Христа является признаком какой-то опасности… Это уму непостижимо, но это факт на сегодняшний день. К сожалению, наша церковная власть не всегда способствует разрешению таких конфликтов. Очень жаль. В некоторых случаях можно обращаться к высшим иерархам, и они могут помочь, а вот в некоторых случаях местные епископы, но всё-таки в союзе с местными социальными или политическим силами, ведут политику разобщения. На мой взгляд, это и против церкви, и против нашего народа, и против нашего государства.

«Кажется, что это чудо…»

Вы довольны теми результатами, которые были достигнуты Преображенским содружеством братств за 26 лет его существования? Какие планы были выполнены, а что не удалось претворить в жизнь?

Я помню, как еще в 1975 году мы с отцом Виталием Боровым очень подробно обсуждали мой план возрождения Русской церкви, когда появится такая возможность. Тогда я написал такой план из 12 пунктов. Отец Виталий – а он в то время занимал довольно высокое положение, будучи заместителем председателя отдела внешних церковных связей Московской патриархии – уже, оказывается, подавал патриарху подобные бумаги на рассмотрение, но никакого ответа не получил, конечно. Но сейчас мне оценивать историю нашего братства по тем планам довольно трудно, так как там были намечены, скорее, лишь направления деятельности, система наших приоритетов. Конечно, там были пункты и о возрождении в церкви катехизации и духовного образовании, и о литургическом возрождении, в том числе о переводе богослужения на русский язык, там были пункты и о христианском воспитании детей, подростков и молодёжи, и так далее, был вопрос и о том, как жить не под пятой государства. Это последнее было принципиально важно, ведь надо было еще найти такой способ жизни. И мы такой способ нашли – это общинно-братский способ устроения христианской жизни. Это было так же важно, как и возрождение катехизации в церкви. В итоге это была программа возрождения в церкви её внутренней свободы, полноты жизни Церкви, как мы теперь говорим, и всех служений в ней. Всё это рождалось и выковывалось у нас годами и десятилетиями.

Конечно, можно сказать, что мы почти ничего не сделали, потому что ни в одном из этих пунктов ещё не может быть поставлена точка. Мы и сейчас можем пользоваться этим списком приоритетов без коррективов, несмотря на то, что прошло сорок лет. Можно сказать, что мы лентяи и за 26 лет можно было сделать и больше, но с другой стороны, когда мы вспоминаем всё то, что за это время было, кажется, что это настоящее чудо. Столько уже сделано: есть целая возрождённая система катехизации, есть возрождённая традиция русскоязычного богослужения, возрождена общинно-братская традиция и т.д. Мы, конечно, не единственные люди, которые над всем этим работали, но мы смогли сконцентрировать, и собрать всё это, и провести через себя, и что-то доброе к этому еще добавить, приложить, насколько хватило наших способностей и сил.

Преображенское братство на Литургии в Храме Христа Спасителя на 25-летие. 2015 год

В то же время у вас уже более 20 лет нет своего прихода…

Действительно, до сих пор я своего прихода не имею, несмотря на то, что это является вопиющим нарушением церковных правил и традиций. Но я благодарю Бога, что пока имею возможность всё-таки сослужить при митрополите Ювеналии в храме Новодевичьего монастыря. А в будущем посмотрим: может быть, и этот вопрос разрешится во славу Божью.

Простите, но мне кажется, что вам приход не особенно и нужен. Ведь у вас есть уникальная для нашей церкви независимая позиция «безработного» священника, неподконтрольного никакому начальству…

Знаете, я бы предпочел служить так, как мы служили до отнятия у нас храма Успения в Печатниках, на Сретенке, то есть служить по-русски и чтобы народ мог полноценно участвовать в богослужении. Это настоящая православная традиция. Мы же не делаем ничего противоречащего православной традиции. Это наша принципиальная установка, мы же не хотим, чтобы наша церковь превращалась в комбинат бытового обслуживания. Мы не хотим, чтобы люди стояли, как зрители, или хуже того, как статисты в храме. Мы хотим, чтобы христиане могли и в храме, и во всех других отношениях чувствовать себя полноценно внутри своей традиции, нигде не покидая её.

Храм Успения в Печатниках

Сегодня братство занимается не только обучением и катехизацией. Издается газета «Кифа», у братства есть несколько сайтов, своё издательство, регулярно проходят международные научные и богословские конференции… На всё это требуются немалые средства…

Всё братство существует только за счёт пожертвований самих братчиков. У нас нет никаких спонсоров – несмотря на то что мы в своё время огласили немало бизнесменов и предпринимателей. Но ведь известно, кому труднее всего войти в Царство Небесное…

Особое внимание вы уделяете работе с молодёжью: при братстве существует свой молодёжный «Круг». Скажите, пожалуйста, вам легко находить общий язык с молодёжью, понимать их проблемы?

Конечно, легко, и поэтому я даю им рекомендации по поводу всяких клипов и по поводу многих других вещей. А что делать? Я понимаю, что значит, например, клиповое сознание, я понимаю и достоинства, и недостатки этого. Я понимаю, что нельзя ни на чём останавливаться. И в то же время нам не надо ни с чем тотально бороться. Всё имеет свой смысл, имеет своё право на существование. Очень важно не впадать ни в ту крайность, ни в другую. Во всём, что касается современной цивилизации, по-моему, чувство меры и смирение – это центральный момент, центральный нерв в отношениях к этой сфере жизни.

Но у вас, я обратил внимание, на вашем рабочем столе нет компьютера. Как же вы ориентируетесь в современных тенденциях?

Компьютер есть у моего помощника. А у меня есть смартфон, на котором я проверяю почту. Но я всегда и всем говорю, что интернет – это благо цивилизации. Без него сейчас невозможно. Просто надо уметь этим благом пользоваться. Вот когда люди неправильно этим благом пользуются, оно превращается в свою противоположность, и тогда интернет приносит массу негатива. Это и порносайты, и лживые информационные источники, где многие люди не умеют отличить правду от лжи, и так далее.

Каково ваше отношение к таким светским вещами, как литература, кино, телевидение?

Очень хорошее. Правда, я не помню, когда я последний раз в кино ходил. Но зато я часто бываю в театре, на концертах и в музеях. Например, не так давно был на пьесе с участием Юрского и на концерте Елены Камбуровой. Но сейчас есть довольно хорошие записи, и я часто слушаю их в машине. Без хорошей музыки нельзя, как и без изящных искусств прошлого. Очень хочу поскорее попасть в новый московский музей Анатолия Зверева, последнего гениального художника в мире.

«Живое слово церкви необходимо»

Вы, наверное, являетесь одним из тех немногих священников, которые каждый год совершают паломнические поездки по России и видят все проблемы церковной жизни изнутри. Какие проблемы сейчас есть у церкви, которые не видно из Москвы?

Во-первых, это излишняя ритуализация богослужения. К тому же люди часто не понимают православного богослужения, из-за чего они даже уходят в другие конфессии. А иногда, хуже того, и в другие религии. Далее, люди совершенно не собраны, они совершенно не чувствуют своей общинности, своей общности. И поэтому они не могут отвечать за всё, что происходит с ними и вокруг них. Они не могут сами принести в жертву Богу и людям свои дары и таланты, проявить свою любовь к Богу и ближнему, то есть исполнять ту саму основную заповедь, о которой говорит нам Господь Иисус Христос. Конечно, ещё есть большая проблема, связанная с излишней связкой с государством и жёсткостью вертикали власти в самой церкви. Не будем сейчас говорить о соответствующей политической проблеме, а вот о церковной здесь вполне можно сказать. Так как у людей, как правило, нет доверия друг к другу, нет открытости и взаимной ответственности ни на приходе, ни в монастыре, ни в епархии, ни между священниками, ни между прихожанами, то нет у них и общности. А нет общности, значит, нет и любви, нет и духа свободы, а коли так, то люди впадают в большой грех уныния. Отсюда и пьянство, и преступность, и много чего ещё. Отсюда же у многих возникает желание вообще уехать или даже не жить, а также агрессия по отношению к другим.

Какие регионы вы ещё хотели бы посетить?

Я с 1968 года каждый год езжу в такие поездки и уже объездил всю страну. До сих пор я не был только на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири, и вот Господь не так давно дал мне побывать и в этих регионах – в Красноярске, Иркутске, Хабаровске и Владивостоке. Эти поездки дают мне удивительное ощущение реальной жизни со всеми её плюсами и минусами, со всем тем, что мы имеем. А какие люди везде встречаются – это просто потрясающе! Одни люди пишут стихи, кто-то проводит интереснейшим образом катехизацию, а некоторые активно сопротивляются злу и являются теми, кого мы сейчас называем «людьми свободного действия», волонтёрами. Некоторые напрягаются для того, чтобы сохранить культуру, хотя бы то, что от неё осталось. Другие действительно думают о том, как им воспитать своих детей в чести и достоинстве, чтобы они не потеряли последних ценностей и качеств, которыми живёт, должна была бы жить, наша страна. Именно всем таким людям сейчас более всего не хватает живого слова церкви. Когда почти нигде не осуществляется христианская жизнь или осуществляется слишком слабо, противоречиво, то от этого страдают все и всё: и в центре, и в регионах, и на селе, и в городе, люди всех социальных страт. Здесь и могло бы помочь живое и свободное слово церкви. Но церковь до сих пор в основном молчит или от её имени говорят другие силы.

Несмотря на ваш возраст и загруженность на работе ректора Свято-Филаретовского института, вы до сих пор сами ведёте группы оглашения и находите время каждую неделю встречаться с оглашаемыми и беседовать на темы Евангелия и христианской жизни. Также вы принимаете у нововоцерковленных христиан исповеди за всю жизнь. Вы ощущаете, как люди, которые обретают веру в Бога, меняются? Насколько быстрый это процесс?

Безусловно, меняются, причём очень быстро. Вот почему мы так уверены в нашем пути, в истинности христианской православной парадигмы. Мы видим на примере каждого человека, что как только он всерьез обращается к Богу, как только он находит себя в Боге, во Христе, так он сразу же находит себя и в семье, и на работе, и в обществе, и в культуре. У него сразу раскрываются те забытые или задавленные способности, связанные с жизнью по совести, качественной жизнью, без которых просто нет полноценной человеческой жизни. Мы видим эти изменения и свидетельствуем о них. Конечно, они внешне проявляются по-разному, ведь есть люди более способные, более талантливые, а есть люди уже более разрушенные. Но я всегда вижу, как быстро люди меняются и в результате живут уже совершенно другими ценностями, по-другому смотрят на мир. Они уже не боятся, не живут под колпаком страха, они уже способны к общению, они способны к служению. Они становятся способны к таким замечательным вещам, как полное бескорыстие, они уже органически не могут обманывать, красть, завидовать, прелюбодействовать и так далее. Я не могу сказать, что это происходит в ста процентах случаев, ибо всегда есть исключения из правила. Но правило, безусловно, такое.

Некоторые люди сейчас уходят из православия в протестантизм, утверждая, что все православные страны живут бедно, а все богатые страны – это протестантские страны. Но можно ли мерить в ценностях мира сего «эффективность» церкви?

Действительно, у протестантов есть такое представление о мире – вполне ветхозаветное, т.е. не новозаветное, не христианское представление, что, если Бог любит человека, то Он даёт ему земное счастье: много детей, успех на работе, богатство, все удовольствия, всё внешнее. Мы, конечно, с этим вполне согласиться не можем. Просто перед нами есть образ Христа, и этого достаточно. Мы не можем сказать, что христианину надо стремиться к этим внешним выгодам и наслаждениям и что они на него изольются просто как из рога изобилия, как только он уверует и войдёт в церковную общину. Нет, конечно. Из рога изобилия может излиться благодать, дар любви. Но в то же время мы прекрасно знаем, что мир сей лежит во зле, и этому миру, лежащему во зле, труднее всего принять дары любви и свободы. Многие люди воспринимают это с наибольшим трудом.

Христианину часто приходится больше отдавать, чем принимать. Часто приходится больше жертвовать собой, и своим, и своими, конечно, в правильном смысле слова – евангельском. Ведь не случайно в Евангелии говорится Христом: «Кто хочет за Мной идти, отвергнись себя, возьми свой крест и следуй за Мной». Это самое трудное, может быть, в Евангелии. Может быть, труднее, чем подставить другую щеку ударившему тебя по одной. Поэтому, когда люди идут в протестантизм, просто чтобы их мирская, семейная, профессиональная и так далее жизнь удалась лучше, мне кажется это очень большим упрощением тайны жизни вообще и христианской жизни в особенности.

Мы больше поддерживаем апостола Павла, который говорит, что он может жить и в бедности, и в богатстве. Да, надо научиться и тому, и другому. Будет у тебя богатство, так не разбрасывай его кое-как, безответственно, а наоборот, умножай его и береги его как дар Божий. Ну а не будет богатства, завтра у тебя всё возьмут, – тоже об этом не жалей. Учись жить в бедности и даже в нищете. Опять же, взявшись за плуг, не оборачивайся назад. Иначе ты всё равно попадёшь в кабалу, в зависимость и потеряешь тот дар свободы, о котором сказано: «Где Дух Господень, там свобода».

Выбор редакции

‹ Священник Георгий Мицов

Если человек до Бога не доберется, то он так и останется подонком.

Впереди великий Праздник праздников - Пасха, поэтому я выбрала текст о смерти и воскресении, связанный с настоятелем деревенского храма Воскресения Христова (Воскресение Словущего) отцом Георгием Мицовым.

Мы все несём глубоко в себе страхи, тотально заполняющие наш внутренний мир, при этом часто они не фиксируются нами конкретно, хотя и становятся важной составляющей жизни. Кто-то боится безденежья, кто-то смерти своих близких, кто-то не выйти замуж, не успеть вырастить детей, разное... Но только православные люди осознают эти страхи и пытаются их победить, иногда они являются частью духовной брани.

Но наш главный общечеловеческий страх - страх "наглой" смерти, некрасивого и тяжелого умирания трудно победим и среди православных. Один из основных парадоксов нашего православного бытия, а парадокс, как мы знаем, и являет истину, состояние внутренней раздвоенности: боязни конца и радостного ожидания Второго пришествия нашего Господа Иисуса Христа. Нам жалко конца прекрасного мира - с одной стороны, и мы боимся Страшного Суда - с другой. Это очень по-человечески, какими бы мы верующими ни были, потому что проверить нашу твердую веру можно будет только на смертном одре или при пришествии Господа, если таковое случится при нашей жизни. А так пока трепещем. Понимаем, что грешны, что не раскаялись, что немощны и слабы, но трепещем не только в боязни Страшного суда, а жалко мир, который разрушится: земли и неба, морей и речек, холмов и лесов, полей.

В православной жизни много парадоксов, но отношение к смерти у нас другое, чем у неверующих. Кто-то живет так, будто не будет смертного часа - мы же спасены Господом для вечной жизни. Кто-то с плачем молится о том, чтобы Господь дал кончину мирную и непостыдную, и доброго ответа на Страшном Суде. Это, наверное, и есть из одна из главных целей православной жизни, если не главная. Неверующий человек о смерти, как правило, не думает, или отгоняет эти мысли куда подальше. Ни один из нас не может сказать наверняка, что его ждет за гробом, будет вечная жизнь, знаем, но где? В обителях нашего Отца Небесного, или там, где скрежет зубовный? Поэтому нужно большое личное мужество, чтобы жить по закону, чтобы верить и не страховаться. Как писал преподобный Петр Дамаскин, а преподобный Амвросий любил эту истину повторять: мы живем между страхом и надеждой - между страхом Страшного суда и надеждой на милость Божию и Его любовь.

Церковь погоста Теребени Опочецкого района выстроена в 1757 году, храм типа "восьмерик на четверике", безстолпный, на каменном фундаменте, рублен "в лапу", деревянный с многоярусной шатровой колокольней. Центральный придел в честь Светлого Христова Воскресения освящен в 1791 году, его стены обиты парусиной в 19 веке, но колорит интерьера был "селадоновый" серо-зеленый, с яркими пятнами золота иконостаса, который сейчас покрашен бронзовой краской, с набитыми на парусине вазонами и колоннами, все это напоминало садовую ротонду - беседку.
Все единообразно: и стены храма, и иконостасы, и иконы - барокко. Иконостас центрального придела повторяет контурно фасад Собора Петра и Павла в Петербурге. Устроитель этого храма ностальгировал по императорскому Петербургу, а построен храм отцом фельдмаршала М.И. Кутузова - Илларионом. Два придела в храме: во имя иконы Божией Матери Знамение и великомученицы Варвары. Храм был великолепным, почти имперским, иконостасы изготавливали в столице.

Илларион Кутузов был вояка, поэтому на жертвенике и диаконике у него не архидиакон, Архангел, а солдаты свв. Иоанн Воин и Димитрий Солунский, воинов на вратах обычно не писали. Великомученица Варвара отвечала за артиллерию, поэтому она здесь, да и папа Михаила Илларионовича был фортификатором.

В 1778 году освящен Варваринский придел и Знамения, возможно, он был Петровским, так как Кутузов-отец и его сосед Бибиков были фортификаторами, и делили всю фортификацию между собой на западную и восточную, а приходились они учениками прадеда А. Пушкина Абрама Ганнибала. В подцерковье храма усыпальница родителей Героя 1812 года, умер Илларион Михайлович в 1784 году.

Настоятель дивного Воскресенского храма отец Георгий на этом приходе более 20 лет, и я помню я его с тех пор, когда он вместе с отцом Елевферием приходил в Успенский храм, что в Пскове возле первой школы, разъясняя людям библейский текст. Это было давно, в самом начале перестройки, кто помнит эту историю, тогда отец Георгий не был еще седым, как сейчас. Потом по своей инициативе мне доводилось, пусть нечасто, но встречаться с батюшкой и молиться на литургии в течение этих лет: притягивал и сам храм, и его необычный настоятель, у которого не допросишься прямого ответа на свои вопросы, но к нему я обращаюсь за советом и помощью своим болящим. За время общения сложились какие-то разговоры, которые были ответами на мои вопросы - их и представляю, может быть, и вам будет полезно.
р.Б. Наталья

Отец Георгий

1.

У меня был один прихожанин, он всё время приходил с написанными грехами, я ему сказал однажды, вот возьму твою бумажку и положу в алтарь, придешь в следующий раз, я ее вынесу тебе и мы посмотрим, что с твоими грехами. Перестал приходить с бумажкой. Что такое грех? Грех - это жить без Бога, забыть Бога. Для меня главное - необходимость Бога. Если человек до Него не доберется, то он так и останется подонком - в первоначальном значении этого слова то, что на дне остается. Самое страшное, когда есть возможность поиска, а человек успокаивается либо на родословной, либо на творчестве, либо внуков нянчит... Грех как заслонка между Богом и человеком. Это не перечисление каких-то ошибок, нет, грех это, когда от грязи не треснешь, а от чистоты не воскреснешь. Люди думают "чур за ошибку", а на самом деле за то, что ты не сделал, когда была возможность. Вот это и есть грех. Бог главнее всех и вся, как преподобный Силуан говорит: "Ты добрался до Бога, тогда без Него и не можешь, а кто не добрался, тому, хоть кол на голове теши."

2.

Мне правда казалась в деревенской жизни, поэтому я и поехал на деревенский приход. И все эти годы, более двадцати лет, для меня существует одна задача - как сделать Бога необходимостью. Желания бросить приход не возникало никогда, абсолютно никогда. А мысли, которые могут быть у любого священника в деревне: как же дети, какое образование получат, если в деревне будут жить, останутся необразованными - это меня не волновало. Я же приехал сюда за Богом, в свои Теребени. Необходимость Бога ставит тебя выше всех законов и всей житейской суеты, либо ты врешь себе и другим.

3.

Одного батюшку спросили: "Скажите, а священник должен жить так, как проповедует, как учит паству?" Он ответил: "Знаешь, чем отличается комиссар от политрука? Политрук говорит: делай, как говорю, а комиссар говорит: делай как я." Вот сейчас у нас в Церкви политруков немало.

4.

Моя мама была атеистом, и когда я ее спросил, зачем ты меня родила, если я умру, она дала мне трешку и сказала: "Иди развейся." Вот мои дети уже такого вопроса мне не задавали, и это какая-то моя победа, потому что Бог им необходим. Моя мама прожила трудную жизнь советского человека, она была медиком, и последние годы жила у меня, она забыла свой родной эстонский, всё забыла, но молилась на русском.

5.

Мне Бог необходим, но как мне тяжело расстаться с тем, что накопилось во мне до Церкви: книги, мнения, укоренившиеся привычки, поведенческие какие-то особенности. Привычка гибельная вещь, когда идешь к Богу, но если ты добрался до Бога, то тебе хорошо, ты хоть в дупле можешь жить, а если не добрался...

6.

Слышат ли ныне голос Церкви? Сейчас вообще слово не слышат любое, все мимо ушей. Слушают и не слышат. Слово сделало человека человеком, но оно теперь перестало быть живым. Слово сейчас, если сравнивать по-современному, как ценная бумага, которая требует какого-то подтверждения. Ведь целомудрие - это мысль, слово и дело, когда едины. А когда человек думает одно, делает другое, а говорит третье, то и происходит девальвация. Кризис нынешний экономический потому и произошел, благодаря тем людям, которые изображали ценные бумаги, но не могли их подтвердить. Так экономический кризис явился выразителем пустоты слова. Если экономический кризис приводит к переосмыслению политики, то кризис слова может привести к самому страшному, потому что Бог - Слово, Логос. Нынешняя ситуация в обществе привела к уничтожению уважения слова, слово становится шелухой, а из шелухи ничего не вырастет.

7.

Если разбирать слово уныние: "у" - это приставка к слову "ныть". Бить - убить, бежать - убежать. Уныние - лень, печаль, лукавство. Мой духовник говорил, единственное, что человек может сделать в своей жизни, это ее осознать. Без этого ты не понимаешь реальности, а поняв себя, ты будешь жить в реальных параметрах. Когда ты начинаешь оценивать свою жизнь, это страшно, но оценивать и осознавать - разные вещи. Осознавая себя, ты лучше понимаешь, что реально можешь сделать. Иначе человек находится в самообмане, и в конечном итоге тот, с блесной, тебя на это ловит, на твои желания, на твои похоти. Поэтому, если хочешь быть свободным, постарайся давать меньше возможностей тебя поймать. Смирись гордый человек, откажись от себя - ничего другого нельзя сделать. Родились мы в одиночку, умрем мы в одиночку, но живем мы вместе, и каждый раз показываем, кто мы есть.

8.

Литургия - общее дело, одному нельзя служить литургию: "Где двое и трое во Имя Мое, там и Я среди них" - вот на этом основании и происходит литургия. Вот затоплю печку зимой, зажгу лампадки, начинаю служить, и не знаю, придет матушка на клирос, придет ли кто-то помолиться в храм... А если ты один и не течет благодать? Что делать? И я вспомнил сиракузского Архимеда, когда римляне стали захватывать Сиракузы, он поставил женщин на балюстраду с зеркальцами, они наводили лучи, как рефлектор на мачты, и мачты горели. Враг отступил. Вот так и я понял: если есть источник, если есть резонатор у человека, то в результате в храме может появиться огненный шар, который сделает литургию не сценой, а необходимостью общего дела. Но человек сам себя за волосы вытащить не сможет, поэтому должен быть идеал гораздо выше, к которому захочется идти. Сначала это священник, это храм. Надо цепляться за хорошее, чтобы вылезти, а последовательность плохого приводит к обычной смерти.

9.

Евхаристия раньше, в апостольские времена, не подготовка к причастию, а радость по получении причастия. Благодарение. Как-то однажды один грек меня поблагодарил "евхаристо" - спасибо. И мне так стало стыдно, что мы Бога не благодарим за то, что Он показал путь, как из окопа вылезти и идти навстречу смерти. Вот за то благодарить, что Он Первый показал этот добровольный путь к смерти, а родиться в вечность можно только через смерть.
Добровольное принятие смерти точно такое же, как ребенок рождается из чрева матери, пройдя весь путь от семени до человечка, и не знает там, в животе, что будет снаружи. И если его спросить: "Хочешь или не хочешь выйти", - конечно, он ответит: "Мне и здесь хорошо". Но, если он не родится, то умрет там через месяц. Так же и человек, живя на земле, выбирает путь: либо он хочет здесь остаться в этом земном чреве, либо может шагнуть к Отцу, Который на Небесах.
Поэтому я и говорю: человек становится сам матерью для своей души. Он может родить, но родить только через доверие к Богу, как у младенца к матери. Но мы все ждем, когда Господь протянет нам руку, и чаще всего ждем, как я говорю, пенсии на Небе. Шага в неизвестность и благодарности Богу за то, что Он показал, как этот шаг сделать, и доверия к Богу, которое вырабатывается в храме - у нас нет. И только после благодарности, после Евхаристии у нас возникает доверие к Богу, мы не только визуализируем себе райские кущи или еще что-то в этом райском роде, а то, что, не зная, а любя и доверяя, делаем следующий шаг Богу навстречу. Для меня состояние необходимости Бога, это как дети в детском доме зовут своих родителей, не для выгоды и не для спокойствия, а чтобы понимать, куда дальше идти.

10.

Я сейчас часто говорю: "Господь, Он как земное притяжение, Его не видно, но Он реально существует, а вот эту реальность нужно самому достичь, чтобы Господь притягивал тебя больше, чем земля." Твердишь "Отче наш, иже еси на небеси..." - так вот, надо еще и осознать этот ход наверх. Кричим в Пасху: "Христос Воскрес!" А у нас есть желание на сороковой день вознестись?

«Духовный мир личности» - Сознание регулирует. Деятельность Духовные потребности Становление нравственности в человеке Мировоззрение Убеждения Вера. Познание – фундамент духовной жизни личности. Платон. Эмоции – субъективные переживания по поводу ситуаций и явлений действительности. Полезно повторить вопросы: (На примере старшеклассников).

«Духовная жизнь человека» - К какой сфере права относится? Элементы духовной сферы: мораль, наука, искусство, религия, право. Проверка Д.З. Что значит быть духовно богатым, цельным человеком? 4. Что такое имущественные отношения? Тема: Духовная жизнь § 41. Возникает ответственность перед самим собой. Какую роль играют чувства и нравственность в духовном развитии личности?

«Культура» - В отечественной культурологии основными являются следующие определения: К у л ь т у р а. Сорокин); Функции культуры. Определения понятия «культура». Средством общения выступает прежде всего выступает язык. Смысл праздника состоит в торжественном коллективном обновлении жизни. Итак, культура -. В качестве разрядки эффектно используется игра.

«Духовная деятельность» - Другая важнейшая духовная потребность- эстетическая. Важнейшая духовная потребность человека- в познании. Наиболее распространённые средства приобщения к духовным ценностям. Деятельность в сфере духовной культуры. Духовное производство- создание идей. Любовь к человеку, дружба, товарищество- подлинно человеческие потребности.

«Духовный мир человека» - Душу увидеть и потрогать руками не удастся. Что остается у человека в старости?.. Еще одна духовная потребность человека – в общении. В душе сохраняется вся информация о прошлом, настоящем и будущем человека. У всех бывали странные ощущения при новых знакомствах. Духовное потребление. В чем загадка русской души.

«Философия культуры» - Семиотический подход. Дидактический подход. ВОПРОС №2. Психологический подход. Основные задачи культурологии: Н.Г. Багдасарьян. - М., 1999. ВОПРОС №3. Социологический.

Всего в теме 19 презентаций

Давно уже замечено, что когда мы начинаем говорить об основах, то вопрос оказывается достаточно сложным, поскольку выявление самых фундаментальных вещей требует куда-то зарыться, поглубже в землю. Иногда можно так зарыться, что и дна не достать, или самому утонуть. Так вот и здесь, когда мы говорим об основах православной жизни, нужно сказать, что это вопрос, который затрагивает самое существо человека как такового.

Кто есть человек, что составляет основу его жизни, какова цель? Эти вопросы оказываются не только интересными в плане теоретическом. Мне бы особенно хотелось обратить внимание на то, что эти вопросы касаются непосредственно личной жизни каждого человека.

Религия – это не абстракция, это не попытка какого-то рационального философствования. Религия как раз пытается привлечь человека к той жизни, в которой, кажется, он существует и живет, и которая, тем не менее, очень часто проходит мимо. Обратите внимание, как рассматривают в большей части религию – как придаток к жизни.

Жизнь – это то, чем мы живем, всеми теми интересами, которыми мы существуем, подчас задавлены. А религия – это интересный придаток, эстетически такой симпатичный, иногда странный, иногда уродливый. Произошло странное смещение в понимании человека в нашем обществе. Я говорю о религии. Под религией в данном случае я собираюсь подразумевать только Православие и больше ничего.

Так вот, первый и очень важный тезис: Православие пытается привлечь сознание человека к самым основополагающим сторонам человеческой жизни. Каковы они? Самое любопытное, о чем говорит Православие, это следующее утверждение: что человек богоподобен. Богоподобен, в частности, в чем? Это же совершенно невероятное, парадоксальное, что утверждает Православие: он богоподобен в своей свободе, он имеет такую свободу, к которой не может прикоснуться сам Бог. Сам Бог не может прикоснуться к человеческой свободе.

Чтобы объяснить это, придется немножко сказать о тех видах свободы, которые реально существуют в человеческом обществе. Нужно просто понять, о чем мы говорим, иначе перестанем понимать друг друга. Существует, по крайней мере, три категории свободы, очень различные между собою, имеющие совершенно особую область своего применения.

Первая свобода, о которой все говорят, о которой ведутся нескончаемые дискуссии в течение столетий и тысячелетий – это свобода воли человека. Назовем ее метафизической свободой. То есть, это такая способность человека, которая дает ему возможность избрания пути или решения перед лицом добра и зла. Вот так, если просто сформулировать. Это свойство есть у человека, оно присуще именно ему. Эта свобода находится внутри человека, она, если хотите, является стороной его природы человеческой как таковой.

Есть и другой вид свободы. Ведь одно дело, что я могу внутри себя избирать добро или зло, я могу принимать различные решения, другое совсем дело, когда мне приходится реализовывать эту свободу в своей настоящей жизни. Представляете, сразу какие возникают сложности. Во-первых, есть другой человек, а не только я. Есть масса внешних обстоятельств, которые могут встать на пути моих желаний и моих волевых решений.

В этом плане свобода представляет собой достаточно сложный феномен, который связан с тем, что в современном мире именуется социальными, политическими свободами или правами человека. Тема эта, вы прекрасно понимаете, насколько актуальна, и насколько ее современный западный мир поднимает на щит и выдвигает выше всех других человеческих ценностей. Где нет прав человека – там ничего нет.

Я сейчас не хочу пока анализировать этих вещей, но попытаюсь сказать еще об одном виде свободы, о котором меньше всего говорится, о котором подчас не знают. Слыша даже – не понимают. Об этой свободе говорит преимущественно христианство, эта свобода необычная, она отличается от всех тех секулярных проявлений, которые связаны с пониманием свободы. Христианство называет это духовной свободой.

Что это такое, о чем идет речь? Я не знаю, стоит ли сейчас говорить, но хотя бы два слова стоит сказать, что такое “духовное”. Я полагаю, что для многих это не представляет какой-то проблемы, но, тем не менее, для светского общества эта проблема очень серьезная, там постоянно происходит смешение между нравственностью и духовностью. А отсюда происходит сразу изменение всего понимания существа жизни. Это вопрос в высшей степени серьезный.

Нравственность человека касается его отношения к окружающему миру, к себе самому, когда он сам себя объективирует. Нравственность затрагивает характер отношений. Это понятно, вот все заповеди Моисеевы – они все относятся к нравственности человеческой. Кого называют нравственным человеком? Того, кто не делает этого. Может быть, кому-то он поможет, что-то сделает, - это уже очень нравственно. Это нравственные категории нашей жизни, а что еще может быть? Вот странно, не правда ли?

Оказывается, есть еще нечто, что очень часто выходит за границы нашего обычного сознания и нашей жизни. Можно привести пример, который покажет, что есть сфера гораздо более глубокая, которая затрагивает существо человека. Обратите внимание, можно быть очень культурным человеком, что все скажут: какой приятный человек, он себя хорошо ведет, хорошо ко всем относится. Более того, скажут: это нравственный человек, он никого не убивает, ничего такого не делает – это нравственный человек.

А кто задумывается над тем, а почему он такой человек? Кто задумывается над тем, каковы стимулы его такого поведения? Где они, эти стимулы? Ведь не секрет, что мы ведем себя на людях иначе, чем у себя дома. Раньше в нашей традиции было как: вот дома ссорятся между собой супруги, кто-то подходит, и все – разговаривают, как ни в чем не бывало. Пришла соседка, она даже не заметила, что здесь имеет место ссора, неприятность.

Внутренние мотивы человека, в каждом, даже внешне нравственном поступке, могут быть очень и очень различны. Человек может подать милостыню, потому что ему жалко другого человека, потому что это увидят другие люди и похвалят его, в надежде получить от этого еще большее. По мотивам самым разнообразным: честолюбие, тщеславие, гордость – можно сделать действительно добро ради добра.

Посмотрите, какой набор тех стимулов, которые скрыты во мне, и их никто не знает, кроме меня. Откуда кто знает, почему я это сделал. С внешней стороны нравственный поступок может оказаться в то же время глубоко порочным по своей духовной сущности. Вот что мне хочется сказать, вот в чем глубокая, принципиальная разница между нравственным и духовным.

Вообще-то, если говорить по существу, то всегда, ну, почти всегда, в нашем состоянии, несвятом состоянии, почти каждый наш нравственный поступок всегда окрадывается (так говорят святые) чем-нибудь. Чем же? А вот этими всякими внутренними мотивами, которые никто из нас не может назвать положительными. Правда, человек-то звучит гордо, но когда мы столкнемся с этой гордостью, нам становится совсем не по душе. Очень трудно с таким человеком.

Духовность как раз касается внутренних мотивов нашей деятельности, и она исходит в конечном счете из общей направленности человеческой жизни, общей направленности его убеждения, из той цели, которую преследует человек, которая является для него как раз тем, к чему он стремится.

Духовность определяется той высшей ценностью, к которой человек стремится, вот это очень важно понять. Высшей целью. Для одного эта высшая цель может быть ни чем другим, как желудком. Для другого – это слава и честь. Для третьего – деньги и богатство. Для четвертого этого истина, и он готов за эту истину пострадать. Отдать жизнь свою.

Какие разные могут быть цели, разные и духовности. Хотя когда мы говорим о православном понимании духовности, мы, естественно, понимаем целью не эти низменные вещи, а подразумеваем истину, искание истины, вот эту красоту и добро. Оказывается, духовность и нравственность – вещи различные. Вот отсюда мы можем понять и некоторые вещи, которые связаны с тем центральным свойством человека, как свобода.

Что такое духовная свобода? Вот я завидую и зеленею, и ничего не могу сделать. Когда я ничего не могу сделать – когда мне на ноги кандалы, на руки цепи, когда все люди говорят – это раб. Когда я завидую и ничего не могу сделать, кто я? – Раб. Когда я не могу не злиться на человека, не осуждать другого – я раб. Чего? Того, что сам осуждаю. Когда я виду это в других, я говорю: вот, посмотрите, – и отпускаю самые разные эпитеты в его адрес.

Мы понимаем, оказывается, что есть рабство, связанное не с внешними обстоятельствами, не с жизненными условиями, а рабство, которое связано исключительно с внутренним состоянием моей души. Что такое духовная свобода? Это то состояние человека, которое он может приобрести, к которому должен стремиться. Состояние свободы от насилия страстей. Его оскорбили, изругали, а он не мстит.

Более того, еще молится за них – вспомните пример Серафима Саровского, когда его избили эти мужики, думали, что у него там богатство в келье. К нему же люди ходят, значит, у него что-то там есть. И вспомните реакцию его, когда хотели наказать этих разбойников. Так он сказал: если вы только это сделаете – я ухожу отсюда, и больше вы никогда меня не увидите.

Интересно Христос сказал, обращаясь к иудеям: “Вам сказано: «око за око, и зуб за зуб», а Я говорю вам: любите врагов ваших, добро творите ненавидящим вас, молитесь за обижающих вас”. Вот где свобода от страстей, вот она, духовная свобода, вот то вожделенное, к чему ориентирует человека христианство.

Обратим внимание, насколько мы зависим от мнений человеческих, это просто невероятно. Что скажут люди, что обо мне подумают, как мы расстраиваемся, когда кто-то расскажет, что кто-то нас отругал. Первый признак – какой же я больной человек, как к нарыву нельзя прикоснуться, человек сразу подскакивает – нельзя, больно! То же самое имеет место и в нашей жизненной действительности.

Самое главное – мы духовно являемся рабами, и это самое ужасное рабство из всех, которые могут быть. Физическое рабство – совсем не то, человек может надеяться на освобождение, а в конце концов жизнь кончается. А духовное рабство с христианской точки зрения не только здесь мучит человека, не только сейчас, нет!

Христианство утверждает, что личность человеческая не прекращает своего существования со смертью тела, вечная жизнь начинается у человека с его рождения. Земная жизнь – это только передняя этой жизни, в которую мы войдем. Эта жизнь переходит со смертью тела. И представьте себе, что же будет с человеком, когда он входит туда рабом страстей.

Вы понимаете, почему христианство поэтому так настаивает, чтобы в этой жизни человек начал бороться с самим собой. Потому что здесь мы обладаем возможностью очиститься, перемениться. Здесь есть все условия, возможности. Пока не поздно, надо перемениться. Ужасное дело, когда человек рабом идет туда. Это рабство тем более жуткое, что там нет уже тех средств удовлетворения, которые человек, находясь здесь, может подчас иметь.

У блаженного Августина есть очень интересная мысль, которая говорит весьма о многом. Он говорит так: велика свобода быть в состоянии не грешить, но величайшая свобода – не быть в состоянии грешить. Вот это интересно. А где же тогда моя свобода, если я уже не в состоянии даже грешить. Мысль очень сильная, говорящая об очень многом.

Да, человек может достичь этого состояния. Впрочем, этому не надо удивляться, уже в нашей обычной действительности мы сколько угодно найдем людей, которые не в состоянии украсть, не в состоянии убить, душа не позволяет, не могут. Умрет от голода, но не украдёт.

Оказывается, даже в этой сфере, в этой области нашей жизни мы видим вот эту тень той свободы, о которой говорит христианство. Не нужно думать, что правильная христианская жизнь отнимает у человека свободу. Нет, он как раз достигает и может достичь такого состояния, когда независим от этого рабства.

Кстати, мы не придаем никакого значения тому, что в христианстве называется грехом. В области физического, биологического и органического мира мы прекрасно понимаем, что такое грех – нельзя окунать руку в кипяток, ходить на морозе по-летнему. Это мы знаем. Как только чуть-чуть мы зайдем поглубже этой кожи, так не понимаем, что завидовать – это грех, вред. Это вредно для человека.

Вы знаете, все заповеди Евангелия, этого поистине Божественного Откровения, являются ни чем иным, как ранами для человека. Причем эти раны могут быть разными по степени тяжести. Может быть царапина, может быть сильный порез, может быть такой удар, что человек сознание теряет, а может и вообще погибнуть. Все, что называется грехом в христианстве – это есть ни что иное, как вред для человека.

Это очень важно понять, я думаю, что медики могли бы нам хорошо показать, что, действительно, то, о чем говорит как о грехе христианство, вредит человеку. К сожалению, мы видим только самое грубое, тяжелое, ужасное. Вот посмотрите – пьяница, что он с собой делает, вот наркоман. До чего близорукое наше зрение, наркомана и пьяницу мы видим, курение видим, но не видим того, что осуждение другого человека меня колет и режет.

Более того, я скажу так, что третий закон Ньютона, который все мы знаем, является лишь слабой тенью, отражением того, что происходит в области духовной жизни человека. Чем сильнее я ударюсь головой о стенку, тем больнее мне будет. Чем больший грех я совершу, тем большую рану я наношу себе.

Вот это одно из важнейших положений, которое если бы мы только усвоили, как бы мы береглись тогда. Говорят так: обжегшись на молоке, на воду дует. Верно, точно так оно и есть. Христианство утверждает это, но утверждает уже такие вещи, которых мы не видим, как близорукий человек видит только самые крупные буквы. Так и мы не видим, что осуждение, зависть, лицемерие, лукавство и так далее нашу душу калечат.

Кстати, вы, наверное, обращали внимание, что иногда соответствующая жизнь как здорово отражается на лице человека. Есть люди, на которых посмотрите, и сразу бежать быстрей. А есть люди, к которому льнет душа, как светятся они. Таких, правда, все меньше, но тем не менее, даже сама физическая часть нашего естества, даже она меняется под воздействием духа человеческого. Оказывается, все грехи, которые называет христианство, калечат человеческую душу.

Почему Бог предупреждает, почему даны заповеди? По очень простой причине: Бог есть любовь, и поэтому Он говорит: не делай этого, не вреди себе, умоляю тебя, не делай этого. То, что мне говорила моя мама в детстве, ни в коем случае на морозе не прикасайся язычком к ручке. Я тут же, как только она отвернулась, прилип к этой ручке, зато до сих пор не лижу ручку на морозе. Представляете, как здорово, какое научение, а из этого опыта как хорошо я понял, что такое заповеди Божии. Я понял, Бог есть любовь, и Он предупреждает.

Да, ты не видишь, сейчас совсем еще не видишь, ты слеп, но если ты постараешься так не делать, поверь, не расстраивай себя, не расстраивай свою душу, это очень вредно для тебя. Вот эту мысль, мне кажется, нужно донести до сознания школьников, молодежи. Ведь до тех пор, пока я не увижу, что это мне вредит, я буду думать: сказки всякие рассказываете.

Не знаю, для кого Господь Бог все это устроил, но только не для меня. Он говорит, не садись на кол, почему бы не сесть на кол, можно же даже повращаться. Так приблизительно мы рассуждаем о заповедях Евангелия, пока не увидим, не вникнем немножко в их природу и не увидим, что происходит со мной, когда я поступаю вопреки этим заповедям.

Духовная свобода – это вещь непростая. Сразу человек не может стать духовно свободным. Вот я говорю – правильная христианская жизнь. На самом деле нужно было сказать как? – Правильная человеческая жизнь. А почему я говорю христианская или православная даже? Увы, к величайшему сожалению, только Православие и говорит об этой правильной жизни.

Понимаете, любопытная вещь, сколько людей в мире, и чего только не проповедуют. Православие показывает правильное направление жизни, условия жизни. Говорит о критериях, по которым я могу судить о том, верная это жизнь или неверная.

Кстати, из этого легко понять, почему так ценится и так необходима вера. Вера кому? Вера вот тому, что мы называем этой святыней и истиной. Поверю я доброму проводнику – как хорошо я пройду сквозь тайгу. Не поверю – угожу в болото или еще куда-нибудь. Поверить надо.

Евангелие – это действительно Книга, которая дает человеку указания о том, как правильно жить, чтобы ты, человек, стремящийся к счастью, наконец получил его. История христианства свидетельствует, что не было еще ни одного человека, который бы искренне встал на путь христианской жизни и не получил бы ничего.

История свидетельствует: получает это человек, в такой мере, в такой силе, в такой значимости, что многие из таких христиан готовы были отдать душу свою, лишь бы не погрешить. И не погрешали. Помните историю мученичества, например: брось горсть пшена на жертвенник перед идолом, и тебя отпустят, – нет, не делали этого.

В настоящее время вот это понятие духовной свободы совершенно не фигурирует, нигде не значится в нашей широкой человеческой жизни. Напротив. Все внимание обращено на другую свободу, ту, которую мы назвали социальной, политической свободой, на внешние права. Об этом только и говорится, о внешних правах человека. Ясно: обязанности – понятно, я знаю, какие они у меня. Все дело в правах.

Я вам скажу, что самое печальное, с чем мы кончаем это столетие, заключается в том, что вот эту свободу (я говорю о внешних свободах) современное человечество воспринимает, как само собой разумеющееся высшее благо человеческой личности, совсем не понимая того, что человек, не имеющий правильного нравственного и духовного состояния, он с этими правами и свободами может наделать такое, что превратит человека в сущего дьявола.

Я вспоминаю одну из статистик американских, что делает, в частности, телевидение там, в Америке. К 18 годам молодой человек умудряется стать свидетелем 150 тысяч различного рода насилий. Из них не менее 25 тысяч – убийства, которые совершаются на его глазах на экране. Сейчас через компьютер и интернет можно самому даже участвовать в различного рода таких вещах.

Человечество, забыв о духовной свободе, уничтожает и убивает самого себя. Подрубает под корень само древо своей жизни. Это же серьезнейшая вещь, и мы видим теперь, что делает с нами эта внешняя свобода, ничем не ограниченная. Развращает буквально человека. Особенно неустойчивого человека.

Бердяев считал, что свобода превыше всего, он говорил о примате свободы даже над бытием, я не удивляюсь поэтому, что на западе Бердяев оказался самым великим выразителем Православия.

Эта идея глубоко импонирует западному сознанию, а Православие утверждает совершенно другое. Да, свобода необходима, это естественное свойство человека, но она никогда не может быть той ценностью, первичной ценностью, исходя из которой можно оценивать все другое. Нет, не она. Как только она становится такой первичной ценностью, мы тут же впадаем в произвол, осатаневаем буквально. И вообще, из мира мы делаем какое-то место ужасов.

Христианство, Православие утверждает, что высшей ценностью человека является не свобода – это условие, а не цель, а целью является приобретение любви. Любовь – вот цель человеческой жизни. Речь, конечно, не о романтической идет любви, речь идет о таком свойстве человеческой души, которое не зависит ни от каких обстоятельств, не зависит от того, рабом ли является человек в социальном смысле или свободным. Любовь – вот то высшее и ценнейшее качество, к которому должны быть направлены все усилия человека.

Ну, во-первых, почему? Каждому и объяснять нечего, если есть любовь – все, человек счастлив. Нет любви – чем вы его ни засыпайте – алмазами, златом и серебром – он пойдет и веревку на шею накинет. Христианство утверждает, что высшей ценностью для человека является именно любовь, а ни что другое. Поэтому, кстати, это положение прямо проистекает из центрального основополагающего догмата о Боге Едином по существу и Троичным по ипостасям.

Это какая-то беспрецедентная, поразительная истина, которой не знало человеческое сознание до христианства. Никто не знал этого. Ветхозаветная богооткровенная религия не знала этого, а христианство открыло величайшую истину. Вы только подумайте, что такое единство по существу и троичность по ипостасям.

Оказывается, эти ипостаси, будучи реальными лицами, имеют общее все, единую сущность. Какая это сущность? Это любовь, предельная. Поэтому мы и говорим о единстве благодати, они едины, во всем едины.

Вы чувствуете, какой идеал предлагается человеку, та высшая норма межчеловеческих отношений, о которой мир не знал. Оказывается Божество не просто одно, это не просто владыка мира, не судья мира, а Божество – это есть Любовь. И показано, что это такое. Единое существо, но все проявления любой ипостаси точно являются проявлениями других ипостасей.

Недаром есть выражение, которое о многом говорит. Речь идет о Троице-Сергиевой Лавре. Люди, взирая на икону Святой Троицы, должны научиться побеждать ненавистную рознь мира сего. Вы подумайте, вот человечество многоипостасно, правда. Каждое лицо есть лицо. Мы все едины по природе своей, все мы люди, но мы совсем не едины по своему существу. В чем причина?

Грех разделяет человека от человека. Единая природа, многоипостасность, а как достигается это единство по существу? Что оно из себя представляет? Опять этот образ Бога-Троицы. Это единство по существу может быть лишь тогда, когда люди смогут быть едиными в любви, тогда они становятся едиными по существу.

Любовь объединяет, делает единым. Грех, эгоизм разделяет. Это факт, который очевиден. Это не какая-то философия, это просто факт. Мы все прекрасно знаем: эгоизм разделяет, а любовь объединяет. Христианское откровение дает человечеству беспрецедентную норму человеческих отношений – един по существу и троичен в ипостасях. Вот какой идеал существует в христианской религии, реально существующий идеал. Не абстракция, не идея, которых можно найти сколько угодно в различных секулярных идеологиях.

Вот коммунизм, допустим, это же идея. Кто сказал, что он может быть? Мы верим в идею, в мысль, мы себе построили мысленную концепцию и верим в нее. Какие основания, что это может быть? И сколько таких концепций, сколько идеологий, и все они являются ни чем иным, как мысленными конструкциями человека.

Христианство предлагает не идею, а реальный осуществленный идеал. Более того, идеал, который не только предлагается человеку, но и которому можно следовать. Призывается человек к следованию этому идеалу. Этот идеал, бесконечно будучи великим, способен в то же время быть непосредственной реальностью человеческой жизни, в разной мере усвояемым отдельным человеком.

Здесь, в образе Святой Троицы, мы видим разрешение одной из труднейших задач общественной жизни – как добиться единства при свободе. С одной стороны, все говорят о необходимости свободы в обществе и государстве. При этом все понимают, что эта свобода не может быть неограниченной, ибо тогда все рассыплется. Создается государство, государство устанавливает нормы, анархисты кричат: «Это надругательство над нашей свободой, личность превыше всего, долой государство». Так простите? Свобода нужна? Да. Государство нужно? Да… Как же можно согласовать это.

Поэтому в истории человечества мы видим постоянный конфликт между личностью и государством, это интереснейший факт, который показывает нам, что не хватает самого существенного, самого серьезного.

Очень часто говорят о русской идее, а какая это идея? В чем она заключается? Я вам приведу мысль Хомякова, прямо исходящую из учения христианского. Он говорит: русская идея заключается в том, чтобы привести не только наш народ, но и весь мир к тому, чтобы было осуществлено единство в свободе по закону любви.

Вот, оказывается, когда единство не приведет к тоталитарному режиму. Вот при каком условии свобода не превратит нашу жизнь в анархию, в хаос. Когда есть вот эта скрепа, объединяющая людей. Ею является любовь. Если нет этой любви, мы обязательно будет свидетелями анархии, тоталитарности или обмана, которым являются все демократические государства. Демократия поразительная, все обладают правом голоса, все могут быть избранными, как для детей.

Пожалуйста, наберите миллион подписей, правда. Ах, не можете, ну что делать. Ну, пожалуйста, миллионы долларов на кампанию надо истратить. Ах, не можете? Ваше дело. Зато декларируется свобода, все можем. Кто может? Какая чепуха! Может только тот, кого показывают по телевизору постоянно и дифирамбы поют. Какая демократия, разве мы можем избирать человека, которого мы не знаем, а которого только хвалят. И идут на выборы, толкают.

Не может быть построено общество без того, что христианством именуется любовью. Любовь соединяет людей, она дает согласие, скрепляет человеческое общество. Только при ее условии возможно единство, при котором нисколько не нарушается свобода.

В религиозном плане посмотрите, мы видим на примере римокатолической Церкви прежнего времени великолепные иллюстрации осуществления единства. Да, там единство железное, с дисциплиной, организацией. Но без свободы. Железная была Церковь – сейчас уже не то.

Возьмите протестантизм: сбросили иго папизма, долой папу, только Священное Писание, и это Писание каждый понимает так, как ему угодно. Результат какой? Если католическая Церковь до сих пор существует как единая Церковь, то протестантизм буквально через годы весь рассыпался. Через десятилетие множество образовалось разных конфессий. Дальше уже сотни, наверное. Свобода как горох, рассыпается во все стороны. Свобода, зато нет единства. И так человечество все мечется между этими двумя крайностями.

Православие предлагает принцип совершенно иной. Как видите, единство в свободе по закону любви. Что было бы, если бы такое случилось? Если бы мы были единодушны в любви, никто бы не нарушал единство, никто бы не впал в произвол, ибо любовь была бы началом человеческим. Если бы это было понято, принято, тогда обязательно встал бы важнейший вопрос о том, как приобрести эту любовь.

Если хотите, все Православие направлено к этому. Аскетическая жизнь, заповеди Евангелия, канонические нормы жизни – все этому направлено к тому, чтобы помочь тем, кто сознательно вошел в Церковь, построить свою жизнь на началах любви.

О любви сейчас говорят все, все секты, все конфессии, вот вы говорите, а как она приобретается? Задайте вопрос. Начинают пожимать плечами, ну, что значит приобретается, любите – и все. Ничего подобного, попробуйте любить: он меня ругает, а я его любить буду? Ничего подобного. Как приобретается любовь?

Здесь я вам скажу: только Православие и только опыт, глубокий святоотеческий опыт дает путь и средства приобретения этого величайшего человеческого свойства, того свойства, которое не только человека делает счастливым в этой жизни и будущей, но оно дает основу, стержень, силу для надлежащего общественного устроения.

От чего мы больше всего страдаем? От нелюбви. Нет любви, нет великодушия, ничего не может быть, пока нет любви. И ничего не сделает никто. Мошенники как были, так и будут. Я думаю, в конце концов настанет режим, когда все люди будут подконтрольными, каждый человек будет подконтрольным, наступит это, никаких сомнений нет. Наступит период управляемости каждого человека. Что это будет означать? Рабство, такое рабство, которого еще не было в истории человека. Проку тогда от этого единства, если каждый человек является рабом.

Как приобретается любовь, та, которая действительно является величайшим благом для жизни человека и человечества? Мы подчас не придаем значения тому, что называем заповедями Евангелия, тому, что происходит с человеком, когда он нарушает эти заповеди Евангелия. В Евангелии есть замечательные слова, которые надо бы знать каждому психиатру, каждому учителю, всем родителям. Слова эти звучат так: и за беззаконие людей иссякнет любовь многих. Прямая поставлена зависимость – не может быть любви там, где жизнь беззаконная, жизнь не по заповедям Евангелия.

Как относиться к каждому человеку? Как говорит Сисой Великий, каждого человека рассматривают как бога после Бога. Вот как относиться к каждому человеку нужно. Христианство призывает к этому, относись к другому, как к большему тебя, делай ему честь большую, чем себе. Прояви великодушие, милосердие, сострадание. На пути исполнения евангельских заповедей мы находим удивительные вещи, если кто действительно стремится исполнить заповеди. Вот утром встаем: Господи, помоги мне жить по Твоим заповедям.

Когда человек поставит это своей целью, то открывается великая схема духовной жизни, понуждение себя к исполнению евангельских заповедей открывает человеку, насколько же он болен, бессилен справиться с самыми пустыми вещами. Все, я себе поставил сегодня: больше не осуждаю. Ну что: встретились с другом – и поехала тачанка. “Не объедаюсь” – лучше не говорить об этом.

Тот человек, который поставит своей целью жить по Евангелию (только безумный может сказать, что там что-то плохое), первое, в чем он убеждается – насколько же я болен. Это первое и важнейшее, что открывается на этом пути, видение себя, понимание себя, познание себя. Не случайно Пимен Великий так и говорил: человек – это тот, кто познал себя. Вот о каком познании должна идти речь, вот, оказывается, какое познание. Сократ не имел этого познания, он идеалист был.

Познание себя – это видение реального состояния своей души, и это видение, если хотите, понемножку, с трудом, начинает смирять меня. Ибо я вижу, что не могу, перед людьми-то я герой, а сел за стол, и перед желудком тут же сдался. Смиряется человек – какое это великое дело, смиряется не потому, что он сломлен, а потому, что он видит себя, как он есть на самом деле. Вот это смирение открывает человеку глаза и подлинное видение другого человека. Почему я осуждаю другого? Я бы так не сделал, как он… Вот откуда происходит мое осуждение. Уж я-то, конечно.

Когда человек увидит, насколько он слаб, он с сочувствием отнесется к слабостям других людей. Это сочувствие является первым необходимейшим шагом на пути того, что называется христианской любовью.

Если человек будет продолжать такую жизнь христианскую и истинно каяться в своих нарушениях, то этот человек, оказывается, приобретает все большее великодушие по отношению к людям, все с большей любовью начинает относиться к другому человеку. По этому поводу Исаак Сирин и писал, что такой человек, у которого сердце стало сердцем милующим, такой человек готов десятикратно в день быть сожженным за других людей и не удовлетвориться этим.

Любовь рождается только там, где приобретается искреннее смирение, трезвое, здоровое видение себя, кто я есть. Я думал, я 10 пудов подниму одной рукой, а попробовал, и пуда не могу. Вот какой ты есть. На почве этого смирения и рождается истинная любовь к человеку. Я говорю, что к человеку, но естественно, и к Богу, я наконец начинаю видеть, что истина, которой является Бог, она является спасительной для меня.

Это и вызывает у человека обращение к Богу: Господи, помоги мне. И он видит, что Бог – это не владыка, не тиран, не судья, не просто милостивое существо, нет. Бог, оказывается, является идеалом вот этого смирения и любви. Он готов помочь человеку любому.

Я все время привожу замечательные слова Апокалипсиса: “Вот Я стою при дверях и стучу, и кто откроет Мне, к тому я войду, и устрою пир”. Стучу – не сверху вниз, а как нищий к богатому стучится. Оказывается, Бог есть величайшее смирение.

На почве этого истинного смирения и рождается истинная любовь, не вспышка эмоций, не случайные какие-то чувства, а рождается в человеке его человеческое свойство любви. Вот тогда, действительно, человек становится блаженным, святым человеком.

Вот кто счастливый человек: у кого в душе есть любовь ко всему и ко всем. Это любовь даже о тварях, пресмыкающихся, гадах, о птицах, четвероногих, о самих врагах истины. Так что не может без слез смотреть на страдания кого бы то ни было. Представляете, какое сердце открывается у человека, какая душа. Вот путь приобретения любви. Путь реальный, проверенный огромным количеством людей, путь достижения подлинной любви человеческой. Вот здесь-то мы и видим настоящее осуществление духовной свободы.

Человек приобретает подлинную свободу от страстей, он становится богоподобным существом, достигая той цели, ради которой Господь дал нам заповеди, ради которой Он пострадал, ради которой создан человек. Что в нашей жизни необходимо? Необходимо хотя бы понуждение себя к этому. Насколько мы больны – нетрудно убедиться, хотя необходимо убедиться. Тот, кто в этом в какой-то мере убедится, в той мере он и продвинется по пути духовной жизни.

Итак, золотой клад лежит в нас самих, свобода находится в нас самих. Открыть надо этот ларчик, войти туда законно, а не беззаконно, как нам предлагают всякие сектанты, а законно. Вот этот путь является основой православной жизни, человеческой жизни. Здесь жизнь, где любовь, там и жизнь. Нет любви – пусть тогда замолчат, никакой жизни нет. На этом настаивает христианство, это оно предлагает человеку и каждого призывает к нему. Спасибо, наверняка у вас есть вопросы, и мы можем поговорить уже по ним.

Вопросы:

– Алексей Ильич, скажите, пожалуйста, у нас в России когда духовная свобода реализовывалась более полно и более близко к настоящей?

– Сказать, что в России в том смысле, что всеми, – такого периода никогда не было, но когда мы находим наибольшее количество этих прекрасных примеров, я думаю, что это та эпоха, которая связана с преподобным Сергием Радонежским. Он дал мощнейший толчок этому правильному направлению духовной жизни, у него была масса учеников. Это вторая половина 14 века, 15-й век, а уже начиная с 16-го покатились вниз. Эпоха преподобного Сергия и его учеников, это период самый золотой.

– Алексей Ильич, вот такой вопрос, был ли когда-нибудь католицизм объявлен ересью?

– Вы знаете, что после отпадения Рима неоднократно вспыхивали очень ожесточенные дискуссии. Мы – люди, и когда мы спорим, мы можем все, что угодно сказать, в том числе и это. Но что значит «объявлен ересью»? Те, кто знаком с историей Церкви, те знают, что последний собор состоялся в 787 году. Был еще один, настоящий Вселенский, это 879-80 гг. Это, если хотите, восьмой Вселенский Собор, и все. С тех пор больше не было Вселенских Соборов.

А вы сами понимаете, чтобы сказать такие вещи, требуется соборное сознание Церкви. Если вы говорите об официальном, официального такого не было по той простой причине, что не было соборов. Но не на официальном уровне, на уровне более низком мы находим очень много характеристик католицизма, которые рассматривают его как глубокую ересь.

– Цель поста, как поститься?

– Я думаю, вам лучше всего это скажет батюшка, который вас хорошо знает. Одному надо поститься – действительно перейти на травку, другому еще и молочко, и маслице, третьему скушать рыбку, а четвертому – даже еще и курочку. Все зависит от состояния человека.

Пост – это что такое? Это воздержание, а мы это свели к качеству пищи. Воздержание, когда Великий Пост начинается, Неделя мытаря и фарисея, что там поется? Постящеся, братие, телесне, постимся и духовно. Духовно, то есть, пост – это разумное воздержание всех своих чувств. А некоторые люди, заслуживающие самого серьезного внимания, говорили так: лучше бы ты съел молочка, только не съел бы ближнего. Воздержание – вот принцип поста, а как и что – это уже нужно решать со священником.

– Меня молодежь часто спрашивает: что же тогда получается – социальными свободами вообще не нужно пользоваться? И еще: очищаться, идти по этому пути – очень ожесточается внешняя среда, возникает озлобленность со стороны внешней среды…

– В отношении первого вопроса. Как же нам: нужно отбросить саму идею социальных свобод или мы должны иначе относиться. Отвечаю: в истории Церкви, в период, когда еще существовало рабовладельчество, мы видим много примеров, когда истинные христиане, желая исполнять заповеди Божии, выкупали из рабства, продавая зачастую все, что у них есть, только бы освободить человека.

Христианство не против социальных свобод, но оно говорит, что это вторичное явление, а не первичное. Беда – когда мы меняем местами первое и второе. А если это возможно – хорошо, социальные свободы, но надо смотреть при этом, чтобы главного не забыть, потому что эти внешние свободы способны очень хорошо разлагать человека. Посмотрите, как молодежь себя ведет, это такое вальяжное все, пуп земли, свободный человек, а вы там рабы. И в чем же твоя свобода, бедный, с малейшей страстишкой не может справиться.

Социальные свободы – это ничто, если не будет свободы духовной, поэтому весь центр жизни должен быть направлен на духовную сторону свободы, это и есть дух, моя личность, она должна быть свободной от этого порабощения, которое внутри меня присутствует.

Так же и здесь начинаются эти вещи. Господь вводит человека в область действительной духовной жизни, испытания самим человеком своей веры, ты можешь верить только когда тепленькая водичка или когда брызнет холодный душ? В конце концов, этот период пройдет, но человеку он необходим, он закаляет человека, укрепляет его веру как таковую. Здесь происходит серьезнейший выбор, идти мне по пути истины, или идти там, где легче.

– Как узнать промысел Божий в своей жизни?

– Варсонофий Великий говорит, что по внешним обстоятельствам старайтесь увидеть волю Божию. Прекрасно понимаю, что этот ответ очень общий, но я вам скажу, в такой постановке общей трудно иначе ответить на этот вопрос. У каждого человека свое состояние души. Вы же все замечали, что иногда факт, который для меня является буквально чудом, для другого – случайность, мало ли что бывает. И так далее. Видите, как трудно дать общую характеристику, которая могла бы однозначно описать, что такое промысел Божий.

Скажу страшное слово – промысел Божий полностью зависит от нашей свободы, Господь есть врач, и Он действует, соотнося свое действие с состоянием нашей души, с состоянием здоровья. Итак, первое: промысел Божий – это действие Божие, которое обусловлено нашим волевым нравственным и духовным состоянием.

Второе и очень важное: а это действие преследует какую цель? Я вам скажу – преследует цель спасения. Вы скажете – а что это такое? Я скажу конкретнее: вот это действие Божие всегда преследует следующую цель: чтобы еще раз, бесконечное число раз в нашей жизни поставить человека перед выбором.

Итак, человек, что ты выбираешь. Добро или зло? Вот на что направлено действие Божие. Потому что здесь происходит становление личности в том или ином направлении, это становление личности и делает человека гражданином нового мира, Царства Божия, когда он избирает сам. Но для этого нужно ясно опознать, где добро, а где зло. Поэтому Господь посылает человеку как людей мудрых, способных, духовных, так и негодяев, воров, в прелести находящихся, сумасшедших.

– Алексей Ильич, в Евангелии есть строки: если брат согрешил против тебя, пойди и обличи его. В каких случаях можно применить это?

– Я думаю, обязательно надо посоветоваться со своим духовником, потому что обличать мы все мастера. К этим словам Евангелия нужно относиться в высшей степени осторожно и сдержанно. Обличать можно только тогда, когда этого требует уже практическая жизненная ситуация. Некуда деваться, надо. Во-вторых, обличать можно только тогда, когда человек успокоится, свою душу приведет в мирное состояние, тогда он может сказать с любовью. Где нет любви, там нет истины. Человек, обличающий другого без вот этого мирного состояния души – что творит: не истину, а ложь. Я сомневаюсь, чтобы Господь именно это предполагал в Евангелии.

Обличение – это должно быть не проявление зла, это проявление благожелательства. Не становись на открытое окно 5 этажа, ты можешь свалиться, дай я тебя подержу, стой. Вот в чем должно заключаться это обличение.

– Знание и понимание каких догматов совершенно необходимо для спасения?

– Для каждого человека, я думаю, объем будет различен. В зависимости от его общекультурного уровня, его религиозного состояния. Из Предания мы знаем удивительные вещи, например, когда трое спасались, фактически ничего не знали, кроме того, что Бог един по существу и троичен в Лицах. Так и молились: “Трое Вас, трое нас. Спасите нас”. Этого даже для них достаточно оказалось. Для другого этого совершенно недостаточно.

Самые основные христианские истины знать нужно. Основная истина какая? Мы проповедуем Христа распятого. Этот догмат о чем говорит? О величайшей любви Божией. Еще раз говорю, не судья, не миродержитель просто, а величайшая любовь Божия.

Крест свидетельствует о величайшем смирении и любви Бога к человеку. Нет такого греха, от которого Господь не очистил бы нас, если мы обращаемся с искренним покаянием исправиться. Первым в рай вошел разбойник, а не праведник. Подумайте, промыслом Божиим как установлено. Некоторый набор основных истин нужно иметь перед собой, но объем мне назвать трудно. Это можно говорить только применительно к конкретному человеку.

– Как бы вы оценили современное состояние Церкви в связи с тем, что страна получила социальные определенные свободы, политическую свободу, и отдельных институтов Церкви: учебной школы, может быть, приходской жизни, монашества. И второй вопрос: как вы относитесь к деятельности патриарха Сергия Страгородского, не повлияло ли это на политику нашей Церкви отрицательно. И такое выражение Зарубежной Церкви: «сергианская ересь».

– До перестройки мы очень часто жаловались, что мы ничего не можем. Я помню, принимая какую-то высокую советскую делегацию, я им говорю: вы знаете, что я могу победить на ринге чемпиона мира Мухаммеда Али? Они смеются, думают, что я неудачную шутку говорю. Я говорю: да, я на самом деле могу его победить на ринге при одном маленьком условии: вы его свяжете крепко по ногам и по рукам, чтобы он не мог пошевелить руками и ногами. А потом говорю: вы боретесь с Церковью и говорите, что побеждаете, а что вы делаете? На этом разговор прекратился, уже неудобно было для них.

Сейчас мы получили те свободы, о которых даже и не предполагали. Имеем возможность говорить, выступать, писать и так далее. И вот мне кажется, что отчасти реализуется эта идея свободы в верном направлении, что-то делается, но, по моему мнению, очень часто мы эту свободу используем не в нужном направлении. Мы обратили максимум своей энергии на исключительно внешнюю сторону деятельности церковной.

У нас есть сектор заочного обучения в академии, священники приезжают сдавать экзамены. И они все, как правило, жалуются на то, что они стали прорабами, забыв, что они священники. Это большое искушение, которое действительно присутствует сейчас.

Открытие множества монастырей. Вот сегодня у меня спрашивали, какую эпоху вы считаете самой плодотворной в духовном отношении. Я сказал: это эпоха преподобного Сергия. К нему приходили, к преподобному. Монашество может плодотворно жить, когда есть человек. Когда происходит объединение не вокруг человека, а вокруг стен, тогда могут быть очень серьезные отступления. И мы знаем достаточно много аномалий монашеской жизни, связанных именно с этим, что преимущественное внимание обращается на внешнюю сторону жизни Церкви. Но я думаю, что мы должны опомниться сейчас. Я думаю, что все-таки этот энтузиазм внешней деятельности, может быть, немножечко пройдет. Может быть, посмотрим на внутреннюю жизнь. Хотя я вам скажу, что это нелегко.

Это открытие множества храмов привело к тому, что рукоположили множество священников, не имеющих никакого не только богословского образования, а никакого представления о правильной христианской жизни, они умеют только махать кадилом и читать требник. А вся задача священника в чем состоит? В пастырстве, в указании верного пути духовной жизни, а есть опасность все это подменить внешними культовыми действиями, тогда наступает деградация церковной жизни. Сейчас мы находимся в ситуации не лучшей, но, правда, и не худшей.

То же самое происходит с церковными школами, иногда начинают увлекаться и открывать школы только чтобы открыть. А школа – это, прежде всего, что? Это педагоги. У нас не хватает педагогов опытных даже в старых учебных заведениях, не хватает надлежащих кадров, а что же в провинции? Ой, как нужно быть осторожным, но мы очень спешим, эта спешка подчас нам вредит. И в духовных школах наблюдается то же самое явление, мы слишком спешим. Забыли, что цель Церкви и духовного образования заключается в том, чтобы люди наконец поняли, что же такое христианство. К чему оно ведет человека, что оно ему дает. Поэтому вот эта двойственная оценка кажется мне сейчас наиболее объективной.

В отношении сергианства я вам скажу, к сожалению, что эта критика сергианства идет из тех времен и из той ситуации, которую не иначе можно обозначить как: когда здесь лилась кровь, живьем закапывали в землю, баржами топили духовенство – там пили кофе с коньяком. И рассуждали: вот какие, надо же, как выступают. Митрополиту Сергию ультиматум предъявлялся: или он подписывает Декларацию о том, что у нас нет притеснения религии, или мы завтра живьем закопаем всех твоих архиереев и священников. Ну-ка, интересно, как перед лицом таких угроз правильно поступить? Не тебя, Сергий, а твоих.

Когда состоялся суд, интересный суд Иоанна Кронштадтского, там рядом сосед буквально изводил его и его супругу, и, наконец, прочие соседи решили подать в суд на этого негодяя. 15 человек свидетелей. Один за другим высказали свои факты, но без Иоанна самого не могли вынести решение суда. Он приехал, выслушал все это, встал и сказал: «Нет, никогда мне этот человек ничего дурного не делал». Те как вскочили: «Вы лжете, отец Иоанн!» Он говорит: «Я говорю по праву священства». Этого негодяя освободили, правда, потом он раскаялся, стал искреннейшим христианином.

Так что не будем судить. Как легко они оттуда судят о том, в каком положении находился патриарх Сергий. В жутком. Ко Второй мировой войне у нас осталось только 5 епископов, которые имели право служить. Остальные все были в ссылках, тюрьмах, и тут, перед лицом такой угрозы насилия, еще обвиняют его. Это просто нечестно, я считаю. Потом, основные положения Декларации митрополита Сергия уже были сказаны Святейшим патриархом Тихоном, вы не найдете там ничего нового. Только о Тихоне молчат, а о Сергии говорят… Зачем же так?

– Но ведь Святейший патриарх Тихон анафему возглашал советской власти?

– Да, он анафематствовал, но не помню, сколько-то месяцев, и он выступил с заявлением, не вербально соответствующим Декларации Сергия, но он признал советскую власть. Почему он протестовал? Он протестовал против бунтовщиков. Почему он признал? Потому что он увидел, что это власть. Они жили в жутких условиях, и поэтому сейчас, когда все хорошо – мы герои. А когда от одного твоего слова зависит жизнь тысяч твоих священников и монашествующих, тут просто так вопросы не решаются.

Я лично считаю, что он здесь совершил кровавый подвиг, я уверен, что его сердце обливалось кровью, когда он писал это. Но на какое-то время это дало эффект. Конечно, его обманывали, но человек разве не надеется. Мне очень жалко, что осуждают такого человека.

– Позвольте задать такой вопрос, который интересует очень многих православных интеллигентов: вот единая Европа – должен ли православный человек защищать идею государственности, которая может раствориться в едином мировом государстве, и естественно, ценности национальные, культурные и прочие.

– Да, явление глобализации, которое мы сейчас наблюдаем, которое совсем не является новым, этот процесс начался раньше, но сейчас он проводится все с большим ускорением. Я не сомневаюсь в том, что эта глобализация осуществится, иначе Антихристу нельзя будет явиться, иначе Христос не придет. Обязательно. Должно быть единое царство, охватывающее весь земной шар. Научно-технические средства к этому уже все есть, мы от этого никуда не уйдем, это логический процесс научно-технического прогресса.

Вопрос только один, как к этому относиться. В той мере, в которой мы видим, что мы что-то можем сделать, и в рамках закона, я считаю, что надо противостоять этому. Потому что это процесс подготовки царства Антихриста, скоро будут контролировать жизнь каждого человека, а потом и управлять. Это рабство, а христиане всегда были против социального рабства. Но глобализация – это тот процесс, от которого мы никуда, увы, не уйдем. Он и является одним из мощных предвестников наступающего конца мира.

– Что мешает в настоящее время Церкви войти в школы?

– Мешает целый ряд вещей. Первое – юридическая сторона, вы сами знаете. Второе, это уже со стороны Церкви – что значит, “Церкви войти в школы”? Это кто войдет? Люди же. Даже священников рукоположено столько, которые проповедуют неизвестно что. Только что мне позвонили: заболел у одной женщины палец, пошла к иеромонаху: не могу, что делать, врачи не помогают. Ответ: приложи этот палец – к чему? К покойнику. Интересно, если этого батюшку запустить в школу, представляете, какой будет эффект. Мы забыли, что речь идет о людях, людей надо готовить, людей, понимающих христианство. Это же не просто взять и пересказать Библию.

Мне рассказывал игумен Никон: “Приходил к нам батюшка на уроки Закона Божия. Когда мы что-то спрашивали, он не только не отвечает, а говорит: «не сметь спрашивать»”. И эти уроки катехизиса превратились у них в место острот и кощунств. Дети – не просто куклы, они очень любознательны, ответьте им на другое и на третье, когда они видят, что человек ответить не может – все, до свидания. И вот вам церковь. И наконец они убедятся, что Церковь – это чушь. Так игумен Никон и говорит: мы убедились в том, что, действительно, религия – это чепуха. И он сам стал атеистом, будучи из православной семьи, и потом через какую бурю прошел, приняв монашество в 31 году, когда всех сажали тут же.

Вот что такое “войти Церкви в школу”. Это легкая фраза, а за ней что стоит. Почему сейчас первостепенное значение имеет духовное и богословское образование, чтобы могли ответить на самые важные вопросы, связанные с современной жизнью. Нельзя пускать в школы людей, не обученных христианству. Сейчас это имеет место, и я знаю, что подчас бывают очень большие осложнения.

– Как воспитать в детях правильную свободу? Как вы считаете, можно ли, не ограничивая свободы ребенка, настраивать его на путь христианской жизни в условиях современности?

– Вся суть воспитания заключается в том, чтобы научить ребенка бороться с собой. Вот в чем воспитание. Если мы не учим его бороться с собой, мы ничему не научим. Почему вот раньше было, мне мама рассказывала: вот маленькой молочка хочется, а ей отвечает моя бабушка: “Оленька, так ты знаешь, ты придешь к батюшке, а батюшка скажет: а ну-ка покажи язычок”, – и Оленька замолчала. Приучали людей. Понимаете, в чем воспитание – умение бороться со своими желаниями. Там, где нет этого, ни о какой свободе духовной и речи не может идти.

Когда ребенок – это божок, кумир, которому приносят в жертву все, что есть у родителей… И восстанут дети на родителей и убьют их, и точно. Как только вы перестанете кадить перед этим божком, он восстанет на родителей. Только путем такого воспитания можно научить человека свободе. Но никогда мы не научим ребенка бороться с собой, если сами не покажем пример этой свободы. Так что первая задача – воспитание родителей. Родители должны обратить внимание на себя. Тот, кто не умеет играть на скрипке, во веки веков никого не научит играть. Самому надо сначала научиться бороться с собой, тогда и ребенок, увидев это, будет научаться.

– Как вы относитесь к проблеме общей исповеди в нашей Церкви? Летом я была в Краснодарском крае, там эта практика распространена повсеместно.

– Видите, в чем дело, по существу исповедь может быть только частной, но, к сожалению, это нередко невозможно. И тогда священник вынужден бывает сказать проповедь соответствующую, призвать людей хоть немножко покаяться сейчас перед лицом алтаря, но этот священник должен сказать: хотя бы раз в год вы должны прийти и индивидуально покаяться. Тогда только может иметь значение ваша последующая общая исповедь. Если этого нет, не обманывайте себя и меня, Бога вы не обманете.

– Может ли католик или неправославный спастись?

– Я много раз повторял, что мы можем говорить о католичестве, протестантстве, других религиях, что это религии не истинные, истинная религия – только Православие. Но как только вы скажете: а вот этот католик спасется или погибнет, то я сразу скажу: дайте мне пудовый замок и закройте мой рот, я не могу за Бога решать такие вещи.

– Не связана ли практика причащения вином с неправильным переводом с древнегреческого языка?

– Перевод правильный, а кагор – это уже наша русская традиция. Греки (я недавно был в Иерусалиме, причащался): я подумал: до чего же у нас прекрасное причастие, и до чего же там кислое, невозможно. Лучше нашего нет. Просто вино, и больше ничего. Кагор – это уже мы так взяли.

– Скажите, пожалуйста, слово об утреннем, вечернем правиле, и о правиле к причастию.

– Что я могу сказать об утреннем и вечернем правиле? Одна беда – если человек его вычитывает, а не молится. Можно так всю жизнь вычитывать молитвы и не молиться. Поэтому, если вы посмотрите письма того же Игнатия Брянчанинова, вы встретите там странную вещь. Одному он пишет: нужно исполнять вот такое правило, другому – другое. И при этом он пишет: вся суть не в том – сколько, а в том, как молиться.

Поэтому нужно соотносить: вот вечером устал человек, если он начнет читать все молитвы, это превратится в какое-то бессмысленное вычитывание. Но вот ты возьми себе по часам, вот 5 минут я буду молиться, 5 минут, но помолиться, – вот самое основное, что требуется правилом. Большего я сказать не могу, это уже требует соответствующего совета.

– А в данном случае количество в качество не может перейти?

– Нет, к сожалению, это редко бывает, когда количество переходит в качество. Это равносильно тому, что человек учится играть на фортепиано, и ему говорят: «тыкай как можно больше». Он понемножку начинает тыкать, но правильно тыкать. Молитва должна совершаться неспешно, с благоговением, внимательно, вот что нужно, с этого нужно начинать. Тот, кто с этого не начнет, сколько бы он ни читал, он никогда не научится молиться. Это опасная вещь. Вот эта начальная стадия, в которой мы все находимся, должна быть именно таковой, как ученик на фортепиано.

Лучше не все прочитай, но помолись. Почему перестали люди ощущать, что такое молитва, не чувствовать плодов молитвы? Потому что вычитывают. Молитва Иисусова, может быть знаете как? Когда четки только сверкают, какому Богу молится – совершенно непонятно. Вся задача молитвы состоит в молитве, а не в вычитывании. Спешить не нужно.

– А можем ли мы сами определить свое качество молитвы?

– Можем определить таким образом: мы прекрасно знаем, когда я читаю молитвы с вниманием, или когда мое внимание уплыло куда-нибудь в Америку. Так вот та молитва правильная, которая совершается с вниманием, без рассеяния. Рассеялся – опять вернись, требуется тренировка. И уже время этой тренировки надо отводить себе. 15 минут – хорошо, потренируйтесь, в чем? Во внимательной молитве.

– Как совместить любовь Божию и потоп как наказание Божие?

– Потоп – это глобальное явление, а смерть отдельного человека – частное явление. Речь идет о том, как понять, что человек умирает. Умирает он от машины, грома, наводнения, землетрясения, причин может быть сколько угодно, но каждый умирает тогда, когда у него в достаточной мере и степени осуществилось становление личности, дальше уже человеку бессмысленно жить. Уже вот он осуществился как личность, это может касаться иногда и отдельных людей, целого народа. Народов. И такое видимо будет, потому что конец света наступит, Земля и все дела, которые на ней, сгорят. Причем не просто сгорят, а сразу. Моментально, сразу.

Теперь в отношении наказаний. Бог же не мститель, Он врач, любвеобильный врач, который говорит: не поступай так, иначе ты убьешься. Страдание, скорби, смерть – все они являются следствием неверной, неправильной жизни человека. “Бог никого не искушает, – пишет апостол Павел, – но каждый искушается, влекомый своей похотью”. Кто наказывает наркоманов, пьяниц? Эти вещи мы понимаем, но все грехи, любые грехи, искажая наш дух, влекут за собой определенные последствия.

Господь предупреждает: не делайте так. Поэтому нужно понимать, что Бог не мстит, Он создает оптимальные, наилучшие условия с тем, чтобы человек свободно определил себя. Ибо в этом только состоянии он осуществляет себя как личность. Когда душа выходит из тела, мы знаем, что происходит с телом, оно умирает. Еще чуть-чуть, кажется, живет, там растет что-то, волосы и ногти, но как вышла душа, так все. Дух Божий был изгнан из людей, бездушными стали, и как результат – смерть.

– Много пишут о единстве христианского идеала как для монашествующих, так и для мирян. Конечно, для христиан идеал – Христос и Божия Матерь, но человек всегда ищет образец для подражания среди себе подобных. Если не говорить о преподобных, кого вы могли бы назвать из близких к нам по времени таких людей, живущих мирской семейной жизнью?

– Посмотрите, какие пышные изумительные цветы мы находим в оранжереях, вы таких не найдете на свежем воздухе. Монашество – это особые условия жизни, где люди могут достигать потрясающего христианского совершенства. А все, что резко выделяется – мы это видим. В основном эти идеальные примеры мы находим среди монашествующих, это как горы и вершины, поднимающиеся над нашей жизнью.

Гораздо сложнее найти здесь тех, которые живут в миру, семейной жизнью. Они не могут достичь такой пышности, как в оранжерее, скрываются в нашей общей массе. Но я вам скажу, что наши крестьяне – там множество святых людей. Представьте только факт, как умирал мой прадедушка: он сказал, я сейчас умираю, позовите всех сыновей и дочерей, всех позвали, кто-то один не пришел, лег на лавку, скрестил руки и умер. Вы понимаете?

Толстой писал, читали же дневники, с завистью писал, мужики-то как умирают. Да, вот вам образцы. Смерть эта о многом говорит. Это же явление удивительное, как умирали наши крестьяне. Это самый очевидный признак богоугождения в их жизни, они были действительно праведны.

Но если житийную литературу вы хотите – вот Филарет Милостивый, вот вам пример. Или жизнь тех, к кому был послан Макарий Египетский. Он был послан к двум женщинам, которые были замужем, жили одной семьей. С какой целью? Научиться у этих женщин.

Он когда пришел к ним, они бедные чуть не умерли от страха, а он еще их стал расспрашивать, что вы делаете? Что мы делаем? Занимаемся хозяйством, готовим все, что надо, воспитываем детей. Вот. Как вы живете? Ну как, не ссоримся, не ругаемся, мы ничего не делаем совсем. И Макарий ушел глубоко наученный. Он увидел, какое у них было смирение. Смирение не видит себя смиренным, вот оно – истинное смирение. А они-то и были таковыми, Макарий это увидел, и ушел от них наставленный, и благодарил Бога. Вот вам примеры.

– Часто приходится слышать, что бывший кодекс строителей коммунизма суть калька заповедей Божьих, как вы к этому относитесь, как грамотно это опровергнуть?

– Я вам скажу, что, действительно, много нравственных норм заимствовано именно у христианства. Но сегодня мы говорили о том различии, которое существует между нравственностью и духовностью, так вот в этом кодексе мы слышим и другое – гордость. Там, где гордость – там не ждите добра. Когда одна гордость подходит к другой гордости, мы уже дрожим, сейчас подерутся. Дух не тот. Вот вам нравственность, а вот и духовность.

– Как определить грань между страстями, от которых мы должны избавляться, и теми жизненными необходимостями, без которых мы не можем жить: обед, ремонт, одежда, отдых. Если хочется это сделать интереснее – это страсти?

– Я вам скажу так: мы постоянно сталкиваемся с вопросами такого порядка, когда ищем грань. Софисты, которые жили во времена Сократа, очень многому нас научили. В частности, один их парадоксов Зенона. Он говорит: если возьмете песчинку – это куча или нет? Нет. А две песчинки? Нет. А три песчинки? Нет… а 4? А с какой песчинки начинается куча? Это сложный вопрос.

Скажу другое: при внимательной христианской жизни, если человек искренне живет по–христиански, незаметно для него самого начинает открываться решение тех вопросов, которые он раньше не мог разрешить. Тут же вы понимаете, что нужно, а что не нужно. Мягкая мебель или жесткая мебель. Что к столу подать? Много вопросов, я скажу вам, правильная христианская жизнь и разумное воздержание – они постепенно будет открывать наши глаза, и очень многие вопросы сделаются для нас вполне решенными.

– Я как-то представляла себе, что слова “гордость” и “гордыня” имеют разный смысл. В чем этот смысл?

– Я думаю, что когда мы говорим о гордости, это уже зависит от нашей интерпретации, мы можем их понять как тождественные, а можем и различать. Но тогда уже надо спросить того человека, как он различает. Я вот не берусь за это судить, как различает человек.

Есть, правда, один момент в самосознании человека, который несколько прояснит эту ситуацию. Речь идет о том, что человек должен быть горд за свою страну, за свои достижения. Мне кажется так, нужно немножко разрядить картину. Одно дело – действительно любовь к своему народу, жертвенность, патриотизм, но с другой стороны, когда именно я горжусь, смотрю сверху вниз на другие народы. Это уже беда. Я могу допустить, что чувство достоинства человеческого может присутствовать и даже должно присутствовать.

Посмотрите, как Христос реагировал, когда Его ударил один по щеке, помните, как Он отреагировал. Если Я виноват, скажи мне, если не виноват – за что бьешь Меня? Это действительно чувство именно достоинства, но мы в христианстве опасаемся самого слова «гордость», потому что с гордостью связано самомнение, превозношение над другими, это опаснейшая вещь и губительная. А чувство достоинства может быть не связано с гордыней, к сожалению, его часто называют гордостью, и вот здесь происходит смешение понятий. Вот так.

– Как проявить действенную любовь к человеку, освобождённому после суда, не имеющему документов и денег на возвращение домой, за 3500 км?

– Вот вы и ответили, сейчас поскольку полно обмана, подчас просто не хочется даже думать: очередной пьяница и наркоман. Но если вы действительно верите, что так именно и есть, то как проявить любовь? Естественно, как. Можно организовать группу людей, собраться вместе, помочь человеку доехать до половины, что ли. Тут придется уже организоваться.

Но, к сожалению, сейчас уже так много обмана, ему дашь, а через час он сидит на лавке уже не пьяный, а перед этим он был уже не знаю кем, чуть ли не ехал в Америку. Вот беда-то. Тут надо сообразовываться с возможностями своими и других людей, если таковые есть, то помочь надо. Вот так, другого не могу ничего сказать.