Пароход дальстрой. Гибель «Дальстроя»: кто устроил первый теракт в истории Приморья? Взрыв «Дальстроя» - необъявленная война

Многим доводилось наблюдать за нелицеприятным зрелищем, когда после лишения головы, курица продолжает активно двигаться, а если ее не держать, то и бегать. Но, если попытаться найти этому объяснение, то оно, конечно, есть.

Во-первых, сигналы поступают из спинномозговых двигательных центров. Ученые давно доказали, что история возникновения спинного мозга гораздо более древняя, чем головного. Первоначально именно спинной мозг руководил всем организмом, и в частности движениями. Головной мозг, в котором появились позже двигательные центры, не заменил спинной, а явился своеобразной надстройкой к нему.

Курица бегает без головы, потому как спинномозговые центры, отвечающие за движение у птиц и млекопитающих, находятся под пристальным контролем головного мозга и даже при отделении головы, спинной мозг способен какое-то время работать в автономном режиме.

Случай с колорадским петухом не сказочный и ему тоже есть объяснение. Когда петух, наконец, умер, ученые не замедлили сделать вскрытие и чудо перестало быть чудом. Оказывается, хозяин неудачно, а может наоборот удачно отсек ему голову так, что от мощного удара стенки сонной артерии склеились и не позволили вытечь крови.

Подобный эффект наблюдался, когда проводили опыт на собаке. При отключении спинного мозга от головного, она продолжала двигать всеми четырьмя конечностями, выполнять чесательные движения, сгибать и разгибать ноги при раздражающих действиях одной из них. Если создать собаке условия, чтобы она не падала, она способна совершать скоординированные движения ногами.

На примере младенца в первые месяцы жизни тоже можно наблюдать, как срабатывает шагательный рефлекс. Но, развиваясь, нервная система настолько подчиняет себе спинной мозг, что автономная способность спинномозговых функций утрачивается.

Несмотря на массу подобных примеров, вопрос, почему курица бегает без головы, волнует всех больше всего. Пожалуй, этот факт приходится чаще всего наблюдать, да и птицы обладают большим ресурсом «освобожденного» спинного мозга, чем другие живые существа. Благодаря этому, сложено множество баек о том, что куры с отрубленной головой способны прожить еще несколько лет. Однако, все это миф.

Большой популярностью пользуется история об американском фермере из Колорадо, который отрубил голову петуху и тот продолжал еще жить 1,5 года. На самом деле птица трепыхается всего несколько минут. Зрелище не из приятных, потому и кажется, что это очень долго. Пробежать ей удается совсем немного, а дальше «живая» курица без головы просто барахтается взъерошенным комом и создает хаотичные, бешеные движения крыльями.

Если бы не трахейный недостаток, петух еще долго мог бы жить «полноценной» куриной жизнью, не имея головы. Фермер кормил его с помощью пипетки и мелких зернышек напрямую через шею, но петух инстинктивно совершал шаркающие движения ногами, как бы подгребая корм к себе. Из всего этого следует сделать вывод, что нужно аккуратней подходить к отсечению куриной головы, дабы не мучить долго бедную птицу.

Во-вторых, голова пострадала не вся и сохранила мизерную часть головного мозга, так как хозяин целенаправленно старался максимально сохранить шею (эту часть очень любила его мачеха) . Сохранилось даже одно ухо, которое продолжало функционировать.

Периодически петух начинал задыхаться, когда его собственные выделения попадали в трахею и «сердобольный» хозяин прочищал ее шприцом или клизмой, тем самым, продлевая ему жизнь и зарабатывая деньги с помощью прославленной птицы. Ведь десятки газетных изданий фотографировали петуха и описывали феномен безголового существа.

Наблюдая, как курица жила без головы какое-то время, в среде людей возникло устойчивое выражение «безголовая курица» или «безмозглая курица». Так обычно называют человека, действия которого хаотичны и беспорядочны. Очень верно подмечено, ведь не умея управлять собой, растрачивая время на бестолковую суету и беготню, человек ничем не отличается от этой безголовой курицы.

Во время заготовки куриного мяса у нас случилось следующее – курица после отрубания головы побежала! Я слышал, что такое явление имеет место быть, но думал, что это сказки. Но факт остается фактом – это произошло. И теперь мне интересно, почему курица бегает без головы? Из-за каких процессов это происходит, ведь головной мозг, по идее управляющий телом, уже отделен от него. Птицевод я начинающий и еще многого не знаю.

Да, такое явление имеет место быть и, кстати, может наблюдаться довольно часто. Многие даже перед тем, как отрубить голову курице, для начала укладывают ее на землю и прижимают ноги и крылья, чтобы она не удрала. Некоторые куры не только путешествуют по двору, но даже пытаются взлететь, хаотично взмахивая крыльями.

Причина, почему птица с отрубленной головой бегает, заключается в том, что головной мозг – не единственный «координатор» движений. Сигналы поступают к конечностям из спинномозговых двигательных центров. Дело в том, что спинной мозг существует гораздо дольше, чем головной (имеется ввиду лестница эволюции). И ранее именно он управлял организмом живого существа, заставляя его двигаться. И даже со временем, когда в результате эволюции появился головной мозг с его двигательными центрами, спинной своих функций не утратил, продолжая все также управлять движениями живых существ за счет спинномозговых центов. Да, они находятся под неусыпным «наблюдением» головного мозга, но даже после его отключения конечности все же продолжают какое-то время функционировать независимо от него.

Бытует мнение, что курицы без головы могут жить на протяжении достаточно длительного времени, если их поить и кормить. Появилось оно после истории, произошедшей в штате Колорадо (США): один фермер, решив приготовить на ужин куриное мясо, неудачно отрубил голову молодому петушку по кличке Майк. После того, как топор опустился на шею птицы, она упала, но, полежав какое-то время, встала и пошла. В итоге петух прожил, как сообщают источники, около 1,5 лет.

Казалось бы, настоящее чудо, но после смерти пернатого его тушка была передана ученым, которые установили, что фермер настолько неудачно махнул топором, что во время удара стенки сонной артерии сомкнулись, из-за чего птица не истекла кровью. К тому же, как выяснилось, у петуха уцелело одно ухо и некоторая часть головного мозга.

Курица после полного отрубания головы действительно может какое-то время двигаться, но долго жить не сможет. Обычно все ее движения в это время хаотичны, и птица умирает через несколько минут. Однако именно пернатое существо способно прожить обезглавленным дольше, чем другие живые организмы, так как у него ресурс «освобожденного» спинного мозга больше.

Шагательные рефлексы ученые наблюдали и у собак при отключении головного мозга, а также у только что родившихся детей. Первое время у грудничков, еще только учащихся владеть телом, движения происходят из-за того, что головной мозг еще не полностью подчинил себе нервную систему. Когда это происходит, работа спинномозговых центров утрачивается.

Во время заготовки мяса кур следует внимательно и аккуратно подходить к отсечению головы птицы, так как в противном случае курочка или петух испытывают боль и относительно долго мучаются. И смотреть на это крайне тяжело и неприятно.

Взрыв на мысе Астафьева и последовавшие за ним аналогичные ЧП породили слухи о необъявленной войне

Ровно 70 лет назад, 24 июля 1946 года, в Находке раздался чудовищный взрыв, эхо которого долетело до Кремля и Лубянки. У причала на мысе Астафьева взлетел на воздух гулаговский пароход «Дальстрой». Он должен был доставить из Приморья на Колыму крупную партию грузов и очередных заключенных.

Некоторое время спустя в портах Дальнего Востока произошла целая серия таинственных взрывов. И хотя широкой огласки этих ЧП органы власти и госбезопасности постарались избежать, по всей стране поползли слухи о диверсиях, устроенных власовцами или же незаслуженно попавшими в застенки солдатами Победы.

В государственных и местных архивах хранится минимум информации по этим делам. Однако еще живы очевидцы тех далеких событий. В их числе капитан 1-го ранга в отставке писатель и историк российского флота Михаил Храмцов, семья которого в ту пору жила в Находке. Михаил Петрович рассказал корреспонденту «В» о том, что помнит о событиях 70-летней давности.

Аммонал валят в трюмы кучей…

– Моего отца репрессировали в середине 1930-х, – вспоминает каперанг Храмцов. – Он в тот момент учился в Институте экономики имени Энгельса в Ленинграде и после убийства Кирова совсем неопытным юношей попал в колымские лагеря на два года. Из Магадана в 1937 году его вольноссыльным отправили работать в Приморье, в государственный трест Дальстрой – Главное управление строительства Дальнего Севера НКВД СССР. Благодаря отцу мне, малолетке, удалось тогда познакомиться и с капитаном парохода «Дальстрой» Всеволодом Мартиновичем Банковичем, и с его женой, тоже работавшей на судне, и с всесильным начальником дальневосточного ГУЛАГа генерал-лейтенантом НКВД Иваном Никишовым. Конечно, всех тайн никто никогда не узнает, однако какие-то факты в нашем материале прольют свет на эту историю.

«Дальстрой», который к 1946 году уже полтора десятилетия работал на линии Приморье – Магадан, первоначально назывался «Генрих Ягода», в честь наркома НКВД и создателя ГУЛАГа. Когда его самого расстреляли в тюрьме на Лубянке как врага народа, судно переименовали.

24 июля первого послевоенного года «Дальстрой» стоял у причала на мысе Астафьева, завершая загрузку различного товара на борт. В трюмах уже находилось 917 тонн взрывчатки, 113 тонн сахара, 125 тонн разных промтоваров, 600 тонн зерна и 392 тонны металла – всего на сумму 9 млн рублей (сумасшедшая сумма по тем временам). Главным грузом была взрывчатка для северных предприятий по добыче золота и серебра.

Мне запал в память рассказ отца после того, как он пообщался с капитаном и старпомом «Дальстроя» в момент загрузки. Старпом Павел Куянцев, чудом уцелевший в момент взрыва, жаловался, что взрывчатое вещество – аммонал – грузится в трюмы кучей, без соблюдения техники безопасности. Хотя тот же тротил в соседнем трюме раскладывали аккуратно. Мол, начальство требует поскорей завершить загрузку и отправиться в рейс, поскольку взрывчатку очень ждут в Магадане.

Видимо, эта спешка и стала причиной трагедии. Вначале загорелась в мешках смесь аммиачной селитры и тротила с добавлением порошкообразного алюминия. Затем от высокой температуры сдетонировали две (по другим данным, четыре) сотни тонн тротила. Капитан отдал приказ залить забортной водой первый трюм. Но это не помогло. Когда огонь перекинулся на второй трюм с тротилом, Банкович приказал всем покинуть судно. По морской традиции он спустился с трапа последним. В ту же секунду пароход мощным взрывом разломило пополам и обе части взлетели в небо. Капитана нашли уже мертвым под грудой железа…

Взрыв уничтожил не только пароход, но и всю прилегающую инфраструктуру на берегу в радиусе километра. На такое расстояние улетел один из двух главных 15-тонных паровых котлов. Находившиеся в танках две тысячи тонн мазута маслянистой пленкой покрыли весь залив и прилегающее побережье. Как явствует из архивов, в сгоревших береговых складах Дальстроя находились подготовленные к отправке грузы на сумму 40 млн рублей для обеспечения работы и жизнедеятельности колымских лагерей.

Во время взрыва погибли и позднее умерли от ран 105 человек. Это были члены экипажа парохода, включая капитана, докеры, военнослужащие из состава конвойного подразделения, но больше всего оказалось заключенных – 49. Еще около 200 человек получили различные ранения. Бывший заместитель начальника Приморского управления КГБ СССР Владимир Клецкин в своих воспоминаниях писал: «Сотни зэков и охрана, толпившиеся неподалеку от судна, превратились в кровавое месиво…»

К счастью, сам рабочий поселок Находка (бывшее село Американка) и лагерь для пересыльных заключенных находились в стороне от порта. Иначе жертв оказалось бы намного больше.

«Подарок» энкавэдэшникам?

Между тем странные происшествия продолжились. Раньше «Дальстроя» из Находки в Охотское море вышел пароход «Орел». Узнав о случившемся, его капитан развернул судно и вернулся в порт, где потребовал выгрузки 400 тонн аммонала. Их сгрузили на баржу. Через день она сгорела на рейде. Одновременно на подъездных путях железнодорожной станции Находки сгорел вагон с аммоналом. Только благодаря этим пожарам избежали обвинений в диверсии или теракте оставшиеся в живых моряки «Дальстроя».

А спустя две недели там же, в Находке, на глазах высокопоставленного силового руководства случилось новое неслыханное происшествие: в районе Ободной Пади прогремел взрыв, еще более мощный. Взорвались склады, на которых хранилось не менее шести тысяч тонн взрывчатки. К счастью, арсенал располагался за сопкой, так что портовый городок практически не пострадал.

Но и на этом череда таинственных взрывов на судах дальневосточного транспортного флота не закончилась.

19 декабря 1947 года в бухте Нагаева в Магадане один за другим взорвались пароходы «Генерал Ватутин» и «Выборг», стоявшие под разгрузкой. Их специально выделило ДВМП взамен погибшего «Дальстроя». Уж на них-то были предусмотрены все мыслимые меры безопасности, однако… На обоих судах в момент взрыва находилось большое количество взрывчатки. В результате погибли все 50 членов экипажа «Ватутина» и 12 моряков «Выборга», включая обоих капитанов. Были жертвы среди портовых рабочих, охранников и заключенных, но этих уже никто не считал. Весь Нагаевский порт оказался разрушенным до основания.

Поговаривали, что диверсия была делом рук заключенных. То ли бывших советских военнопленных, освобожденных из концлагерей Германии и направленных на Колыму, то ли из числа бывших власовцев и полицаев, получивших сроки за измену Родине.

Журналист Михаил Избенко, плававший на «Ватутине» и списавшийся на берег буквально за неделю до катастрофы, рассказывал, что взрыв организовали зэки из числа власовцев и приурочили его ко Дню чекиста в качестве «подарка» колымским энкавэдэшникам. Насколько верно это утверждение, судить трудно, – завершил свой рассказ Михаил Храмцов.

Халатность, но преступная?

На место происшествия из Москвы спешно прибыли заместители министра внутренних дел генерал-лейтенант Василий Рясной и генерал-майор Степан Мамулов. С ними приехали лучшие следователи. Подключились все приморские органы. В результате расследования был сделан вывод, что предположение о диверсии, выдвинутое первоначально и усиленно разрабатываемое, не подтверждается. Не удалось и напасть на след предполагаемых диверсантов. Министру внутренних дел СССР генерал-полковнику Сергею Круглову ничего не оставалось, как расписаться в собственном бессилии.

14 августа 1946 года он докладывал Сталину и Берии: «Установлено, что основной причиной пожара и взрыва в бухте Находка явилось преступно­-халатное отношение отдельных работников Приморского управления Дальстроя к приему взрывчатки с железной дороги, хранению ее и погрузке на пароходы. Руководство базы Дальстроя в бухте Находка не обеспечило надлежащего хранения грузов и допустило ряд грубейших нарушений порядка хранения взрывчатки; прибывающая по железной дороге взрывчатка складировалась большими штабелями в непосредственной близости к остальным грузам, в том числе и к огнеопасным. При погрузке и в пути тара портилась, различные сорта взрывчатки перемешивались…».

Виновными признали руководителей Приморского управления Дальстроя и складов. Все они были арестованы и привлечены к уголовной ответственности.

По приказу Сталина главным портом Дальстроя вместо Находки стало Ванино на берегу Татарского пролива. С осени 1946 года всех зэков отправляли на Колыму из порта Ванино.

Под раздачу попал и генерал-­лейтенант НКВД Никишов, на которого поступала в Москву масса жалоб. Несмотря на покровительство Берии и заслуги перед страной в виде стабильных поставок в тяжелые военные годы золота, олова, вольфрама и кобальта, его отправили на «заслуженный отдых».

Взрыв устроили враги народа?

Во Владивостоке живет еще одна участница расследования того странного и страшного инцидента. Алла Невежкина в годы Великой Отечественной войны и после нее была руководителем группы разнарядок Управления уполномоченного Министерства внешней торговли СССР, занималась всеми грузами ленд-лиза, приходившими из США в СССР через порты Приморья.

Когда взорвался «Дальстрой», на борту которого в числе прочего были и лендлизовские грузы, ее командировали в Находку.

– Мне в ту пору было всего 23 года, но, несмотря на юный возраст, руководство министерства доверило мне столь ответственное задание, – рассказывает Алла Михайловна. – Требовалось уточнить ассортимент и объемы всего груза. Номенклатуру товара приходилось вычислять по небольшим сохранившимся фрагментам. А их разметало на сотни метров. Полученные данные нужно было сверять с сохранившимися на берегу документами. Работы было очень много, на сон и отдых времени оставалось крайне мало. Однако с поставленной задачей я справилась. Решением правительства за работу на мысе Астафьева меня наградили медалью «За боевые заслуги». Что касается причин взрыва, то органы госбезопасности рассматривали две версии: диверсия или преступная халатность. А у местных жителей мнение было одно: пароход взорвали враги народа, чтобы омрачить радость от окончания Великой Отечественной войны. Я и сейчас считаю так же…

Существует легенда, что, когда первому секретарю Приморского крайкома ВКП(б) Николаю Пегову доложили о ЧП в Находке, он сказал: «Атеист я, но готов перекреститься – видит Бог, что мы были правы…». Дело в том, что еще в конце 1930-х Пегов, только принявший край, и новый командующий ТОФ, будущий нарком ВМФ СССР Николай Кузнецов настойчиво убеждали Москву в необходимости вынести взрывоопасные грузы за пределы Владивостока. С их подачи еще в довоенное время перевалка взрывчатых веществ через причалы Владивостокского морского торгового порта была запрещена.

Солнечный день 24 июля 1946 года был голубой и жаркий. Пароход “Дальстрой” стоял в порту Находка у причала мыса Астафьева. У борта судна громоздились штабеля ящиков, мешков, тюков, носились автомашины. Звон тросов о грузовые стрелы, грохот лебедок и рев моторов сливались с людским говором в сплошной гул, который всегда сопровождает погрузку судна.

Пароход недавно прибыл из Канады, где был в капитальном ремонте после подрыва на мине в Сейсинской десантной операции а прошлом году. Он отстоял несколько дней во Владивостоке, команда побывала дома, и все были в хорошем настроении.

Свободные от вахт расположились тут же, над причалом, на опушке леса, расстелив на траве скатерть-самобранку. Любовались видами на бухту и порт, причалом у мыса и любимым пароходом, на котором многие служили по десять лет.

Несколько моряков, оставшихся во Владивостоке еще дня на два, сегодня приехали утренним поездом. Приехал и Павел. Как был, в рубахе цвета хаки с орденом Красной Звезды, полученным только вчера, не переодеваясь, он окунулся с головой в беспокойные обязанности старшего помощника капитана.

Осмотр палубы удовлетворил его. Все было в порядке, и в его отсутствие все делалось как нужно. Он поговорил с боцманом Сандлером о работах и стал осматривать трюмы.

В носовые грузили взрывчатку. Первый был уже загружен, и на аммонал, погруженный насыпью, как соль, ставили ящики с разным грузом. Во второй трюм грузили тротил в резиновых мешках.

Все это вызвало у Павла чувство тревоги, хотя груз для этого судна был обычным. Пожарные шланги были протянуты по палубе, и из них непрерывно струилась вода. В случае надобности увеличить напор воды было делом нескольких секунд.

По палубе деловито ходили грузчики, матросы; сколько раз во время войны они возили и выгружали так называемый “ти-ин-ти”, то есть тринитротолуол из США.

Закончив обход, Павел поднялся в каюту капитана Всеволода Мартиновича Банковича, чтобы сообщить ему о своем прибытии.

Они были старыми друзьями. Когда-то долго плавали на одном судне, и с тех пор подружились. Наедине они называли друг друга по имени.

Всеволод! Скажи, почему аммонал погружен насыпью?

Я протестовал, но ничего не вышло. Приказ из Магадана от самого начальства. Пойдем на берег. Там поговорим кое с кем.

Они вошли в конторку, у стола сидел военный прокурор. Всеволод стал ему горячо доказывать, что так нельзя грузить взрывчатку, что нужна специальная тара, оборудованные суда, что рано или поздно кому-то придется за это отвечать. В это время на другой стороне бухты послышались взрывы: там делали выемку. А здесь, в одном километре от взрывов, грузили на пароход тротил.

Взвинченный успокоительными речами прокурора, Всеволод окончательно вспылил и крикнул ему, уже выходя на улицу:

Вот взлетит на воздух все тут, тогда будете знать!

И, хлопнув дверью, ушел вместе с Павлом.

Банкович собирался съездить во Владивосток, а старпома оставить на это время за себя. Они снова поднялись в капитанскую каюту. Был обеденный перерыв. На судне и в порту все стихло. Команда обедала на борту, а грузчики – на берегу.

Капитан давал Павлу наставления на время своего отъезда:

А этих, что ходят сюда только мешать, - он имел в виду береговую администрацию и особенно Васю Дуба, так называли главного начальника местного управления “Дальстроя” Василия Кораблина, - не пускай на пароход. Если будет лезть, отбирай на трапе спички и папиросы так же, как у грузчиков.

Едва капитан закончил, как снизу послышался отчаянный крик:

Пожар в первом трюме!

Не ожидая приказаний, старпом рванулся вниз по трапам. Уже на бегу он услышал, как капитан звонил по телефону в машину:

Воду на палубу и открыть кингстоны, затопить носовые трюмы!

Через десять секунд Павел был у первого трюма. Трюмный матрос, сидевший там для охраны груза, пулей выскочил по трапу наверх. Прямо в середине люка из-под ящиков разного груза невинно вилась вверх тонкая струйка дыма. Все, кто подбежал к люку трюма, схватили стволы четырех шлангов и направили мощные струи в трюм; подбежали люди с огнетушителями.

Но струйка дыма, не реагируя на воду, моментально разрослась, почернела и вдруг вырвалась черным клубом. За ним поднялся столб желтого пламени выше мачт. Палуба заходила ходуном, пламени было тесно в трюме, и оно с грохотом и ревом взметнулось в самое небо. Люди со шлангами стали отступать. Боцман, доктор, матросы… Все они, обстрелянные в боях, знали: взрыв будет. Но никто не дрогнул, не побежал.

Горящий аммонал дает температуру 2000°С, и люди пятились от пламени ко второму трюму, в котором был тротил. Сорвали раструбы вентиляторов трюма и направили струи воды туда. Они думали залить тротил, но забыли, что этот, еще более опасный груз, в резиновых мешках и не подмокнет. Проклятые резиновые мешки! Если бы не они, может быть, тротил успели бы намочить.

В этот момент к трюму подошел капитан и приказал:

Ребята! Сейчас же покинуть судно, бегом на корму, там уже опущены штормтрапы. Павел, обойди скорее все помещения, разбуди людей. Всех на берег!

Едва старпом сорвался с места, как услышал вой судового гудка. И только сейчас он заметил, что все, что есть в порту, тревожно гудит, что к бедствующему судну на всех парах несется буксир-спасатель “Адмирал Нахимов”, а маленький танкер “Дальстрой”, одноименный с горящим судном, спешно рубит швартовы и уходит на рейд. Недаром существует у моряков поверие, что если два судна носят одно имя, то какое-то из них погибнет.

В каютах старпом нашел только одного спящего радиста Сидорова, растолкал его. Пробегая мимо своей каюты, он надел новую фуражку, взял в карман маленького плюшевого медвежонка – подарок любимой женщины, и побежал дальше. Почему он взял именно эту вещицу, он не смог бы объяснить, ну а новую фуражку… Ведь все знают, что моряк должен погибать в новой одежде.

Когда старпом спустился в шахту машинного отделения судна, оттуда уже выбегал последний человек – механик Аркаша Байков. Они оба прибежали на корму. Там стояли только капитан и судовой врач. Доктор сказал:

Всеволод Мартинович, разрешите, я сбегаю за своей гимнастеркой в лазарет?

Она у него была вся в орденах и медалях, а судовой лазарет был в десяти шагах. Капитан ответил:

Хорошо, только быстрее.

Остальная команда уже сошла на берег. Почему-то каждый отходил от борта метров десять шагом, а затем вдруг срывался с места, закрывая лицо руками, и, пробежав немного, останавливался. Все были недалеко и стояли стайкой, смотрели на свой корабль. Его нос пылал. В небо взвилось пламя, яркое, как солнце; золотое, оно колыхалось, как смерч. А все остальное – верхний мостик, шлюпки, парусина, краска – тоже горело, но этот огонь казался тусклым. Тут подбежал третий штурман Наумов с мешком, в который он собрал деньги, судовой журнал и документы экипажа. С ним был четвертый штурман Румянцев, который сказал капитану:

Все внутри объято пламенем.

Показался и третий механик Саша Киприанюк, долговязый, с нежным лицом юноша, любитель классической музыки. Все трое прямо с борта перепрыгнули на штабель мешков на причале и присоединились к остальным.

Павел и Всеволод остались на палубе одни.

Ну что, Вова? Наверно, все!

Да, Павел, думаю, все. Прощай!

Прощай, Вова!

Они пожали друг другу руки.

А теперь, Павел, не медли, слазь. У тебя ребенок, а у меня детей нет. Да мне и положено последнему…

Спускаясь по трапу, старпом преградил путь боцману Сандлеру, который собирался снова забраться на судно.

Куда ты, сумасшедший?

Да я хотел, Павел Павлович, взять костюм.

Давай назад, Виктор, и побыстрее!

Они пошли от судна, но через десять шагов, на освещенном пламенем месте почувствовали, будто их головы всунули в топку и начали тлеть волосы от страшного жара. Вот почему все бежали! Но через несколько шагов жар прекратился; старпом с боцманом присоединились к остальным.

Все стали отходить от пылающего корабля. Капитан шел сзади шагах в тридцати.

Они шли медленно, оборачиваясь на свой дом, на котором провели все годы войны. А во втором трюме находилось четыреста тонн тротила. Это малая атомная бомба. С начала пожара прошло восемь минут. Вот-вот все взлетит на воздух. Кругом ревели тревожные гудки, а небо было синее-синее, и сияло солнце.

Павлу хотелось подойти к Всеволоду, но он только обернулся, махнул ему рукой и стал ждать. Вдруг почувствовал мягкий толчок в спину, будто его кто-то толкнул тюком ваты. И вот он уже летит по воздуху. Упал во что-то мягкое. Все потемнело. Он подумал, что ослеп. Потом вода покрыла Павла до пояса, и он услышал, вернее, ощутил, как что-то тяжелое упало рядом. Схватившись за него, чтобы встать, Павел начал задыхаться. Подумал: вот и конец! Хорошо бы, быстрее! Сознание начало меркнуть… Но яркий свет над головой словно вернул Павлу дыхание: черное, густое облако стало уходить в сторону. Павел вскочил на ноги. Рядам лежал мусорный рукав судна из дюймовой стали в тонну весом. Павел обернулся и стал искать глазами пароход и товарищей. Парохода он не увидел. Все также светило солнце в синем небе, все также зеленели далекие холмы и сияла тихая бухта. А здесь, на мысе Астафьева, все было голо. Ни судна, ни складов, ни зданий, ни деревьев. Только сваи торчат из воды, где был причал, да видна притонувшая корма парохода. А на ней аккуратно лежат рядом два паровых котла, выброшенных из кочегарки, два из пяти тридцатитонных цилиндра, заброшенных туда взрывом. И все это будто покрыто черным лаком – мазутом, которого на судне было 1800 тонн в бункерах. Он весь поднялся в воздух, а затем покрыл место катастрофы.

И вот на этом черном фоне начинают подниматься фигуры. Все черные. Это люди. Никто ничего не слышит. Они открывают рты, но звуков нет. Мертвая тишина.

Павел обернулся к скале, где были ворота порта. Увидел какие-то кучи. Покрытые мазутом, они шевелились. И на этом черном лаке Павел увидел алые пятна, потом алые ручьи. Они сливались в один ручей, который тек в рытвины, где образовались алые озерки. Никогда Павел не думал, что в человеке столько крови. А кучи – это грузчики. Их много. Очень много. Взрыв застал всех у проходной и сбил в страшную кучу. Изорванные тела. У одного доска в боку, у другого палка в черепе. Одни еще шевелятся. Другие уже затихли. А алые струи все текут и текут. Павел смотрел как завороженный, не в силах оторваться от ужасного зрелища, и только голос буфетчицы (он наконец начал слышать) вывел его из транса:

Когда год тому назад судно подорвалось на мине, Ольга Панферова, находясь у кормового орудия, по телефону на мостик задала ему такой же вопрос. Тогда он ей ответил: “Оставаться на местах и быть готовыми к бою”. Сейчас он спросил:

Где капитан?

Его не видно, узнали еще не всех, но его узнали бы по росту.

Давайте искать.

И вот б?льшая часть экипажа, оставшаяся в живых только потому, что их капитан вовремя отдал команду “Оставить судно!”, в мертвой зоне взрыва начала искать Всеволода Мартиновича. Нашли фуражку старпома, нашли капитанскую фуражку, но самого капитана нигде не было. Не было ни Саши Каприанюка, ни доктора, ни Сидорова. Двое были ранены, и один из них с переломом ноги. Остальные сорок два человека были контужены и оглушены, получили ссадины и ушибы, но были живы и стояли на ногах. А с Ольги Панферовой взрывной волной сорвало легкое платье, и она была в бюстгальтере и коротких штанишках, вся залитая мазутом.

Грузчики, которых погубила излишняя поспешность, потому что они сбились в кучу у единственной двери проходной, еще шевелились, когда начали подходить машины с санитарами и спасателями. Кто-то крикнул:

Сейчас взорвутся склады мин!

Но ему возразил старпом:

Брось, сейчас уже ничто не взорвется.

Корма судна была окружена пламенем. Это горел плавающий на воде мазут.

Людей посадили в грузовик и повезли в новый порт. По дороге более чем за километр валялись разбросанные взрывом покоробленные от жара части судна, а якорь весом в пять тонн был заброшен метров на пятьсот. В поселке у мыса Астафьева со всех домов были сорваны крыши и выбиты стекла окон. Людей привезли на пароход “Измаил”. Капитан Москаев приказал дать всем спирту, чтобы отмыться от мазута и отстирать одежду.

Вскоре привезли и жену капитана Банковича Ольгу Митрофановну. От нее узнали, что б?льшая часть людей, которых капитан отправил на берег еще в начале катастрофы, убита осколками, а остальные ранены. Погибли пятнадцатилетний юнга Сева Караянов – сын капитана Петра Караянова, старик-пекарь Рыскин, подшкипер Сырбо; тяжело ранены жена четвертого помощника капитана Румянцева и матрос Лелюк, легкое ранение получила жена капитана. Это казалось невероятным. Ведь они успели уйти за километр от места катастрофы. А те, кто был совсем рядом, уцелели.

Через несколько дней, когда началось расследование, следователь Шадринцев узнал, что в одном из дальних поселков находится кто-то из экипажа судна. Они со старпомом приехали туда. Это был радист Сидоров. А против его фамилии в списке был уже поставлен крестик.

Оказалось, что Сидоров, разбуженный старпомом, выскочил на палубу не сразу, а захватил с собой чемоданчик с вещами. Когда он прибежал на корму, то там уже никого не было. Жар загнал его за кормовую надстройку. Там его и застал взрыв. Корма судна раскололась надвое, и Сидоров упал в кормовой отсек. Когда выкарабкался наверх, увидел, что мимо кормы проносится катер, на котором рубка вместе со старшиной сметена взрывом, а штурвал руля на месте. Моторист выглянул из люка и крикнул ему:

Чего ждешь? Давай прыгай сюда!

Сидоров прыгнул на катер и взял штурвал, моторист завел мотор; в это время начал гореть мазут на воде вокруг кормы судна. Сидоров впервые в жизни повел катер. Они пошли в бухту Пятачок. Там, дома у моториста, он и отлеживался с легкой раной на голове.

Тело капитана Банковича нашли на другой день утром под кучей свай. Его затылок был пробит осколком. Сашу Киприанюка и доктора не нашли. Мать Саши, депутат Владивостокского горсовета, страшно убивалась по нему. Жена же вскоре вышла замуж. А Ольга Митрофановна, жена капитана Банковича, так и живет одна с тех пор.

Во время следствия загорелся аммонал на барже, его выгрузили с парохода “Орел” по требованию капитана Бабиевского, благодаря чему “Орел” был спасен. Через сутки сгорел аммонал, находившийся в вагоне.

После этих случаев следствие пошло по другому руслу, а команду отпустили, признав всех невиновными.

Так все они и живут вторую жизнь, благодаря своему капитану.

В результате пожара и взрыва в бухте Находка уничтожен пароход «Дальстрой» и все находившиеся на нём грузы в количестве: взрывчатки - 917 тонн, сахара - 113 тонн, разных промтоваров - 125 тонн, зерна - 600 тонн, металла - 392 тонн, а всего на сумму 9 млн рублей; на сгоревших складах Дальстроя уничтожено различных промышленных и продовольственных грузов на сумму 15 млн руб. и взрывчатки на сумму 25 млн руб. Во время взрыва парохода «Дальстрой» убито и умерло от ран 105 человек, в том числе: военнослужащих - 22, гражданского населения - 34, заключённых - 49; ранено и находится в лечебных заведениях 196 человек, в том числе: военнослужащих - 55, гражданского населения - 78 и заключённых - 63.

Погруженные с грубейшими нарушениями правил безопасности внавал в трюм 7 тыс. тонн аммонала загорелись ещё во время загрузки парохода. Находившиеся в другом трюме 400 тонн тротила под воздействием высокой температуры взорвались, полностью разрушив портовые сооружения на мысе Астафьева и вызвав значительные человеческие жертвы. Часть команды парохода, покинувшая его незадолго до взрыва, оказалась в «мёртвой зоне» и пострадала незначительно.

Пароход "Дальстрой" в бухте Нагаева (Магадан)

"...Флот Дальстроя был создан в 1935 году. В марте 1935 года Дальстрой закупил в Голландии пароход «Алмело», который сразу же получил новое имя в честь народного комиссара внутреннихдел СССР - «Ягода». Но такое название оказалось недолговечным. После снятия с поста и расстрела наркома, хозяева судна решили присвоить ему новое, безупречное название - «Дальстрой». Это был вполне современный пароход, постройки 1925 года, дедвейтом 13 500 тонн. Характерно, что его котлы работали на жидком топливе, что в то время было редкостью.

24 июля 1946 года «Дальстрой» стоял под погрузкой у причала порта Находка (мыса Астафьева). В носовой трюм насыпью грузили взрывоопасный аммонал. Второй трюм, строп за стропом, заполнялся тротилом в резиновых мешках. Работу выполняли заключенные. Противопожарные средства были в полной готовности: по палубе протянуты пожарные шланги, из которых непрерывно, без напора, струилась вода.

Как происходили дальнейшие события, лучше всего рассказал бывший старший помощник капитана парохода «Дальстрой» П.П. Куянцев, известный художник-маринист. Вот краткое изложение рассказа Павла Павловича.

В беседе с капитаном В.М. Банковичем, - вспоминал он, - я задал ему вопрос: «Почему первый трюм загружается аммоналом насыпью? Это же полное нарушение правил перевозок взрывоопасного груза». В ответ же услышал нечто странное.
- Я протестовал, но ничего не вышло. Пришел приказ из Магадана от самого высокого начальства.

Едва капитан закончил разговор со своим помощником, как сразу раздался тревожный крик: «Пожар в первом трюме!»

Капитан сразу же приказал по телефону в машину: «Увеличить напор воды на пожарную магистраль и открыть кингстоны - затопить носовой трюм.

Подбежавшие к люку люди схватили стволы четырех шлангов и направили сильные струи воды в трюм. К ним на помощь подскочили матросы с огнетушителями, но этого оказалось недостаточно. Вырватся мощный клуб черного дыма, а за ним взметнулся над трюмом столб желтого пламени. Палуба заходила ходуном. Пламени стало тесно в трюме и оно с грохотом и ревом взметнулось ввысь. Из-за высокой температуры люди со шлангами начали отступать ко второму трюму. Но они забыли, что там более опасный груз - тротил в непромокаемых резиновых мешках. Заливать его водой не имело смысла.

В этот момент подбежал капитан и, оценив обстановку, отдал команду: «Всем уходить на корму и по штормтрапу покинуть судно». Старпому Куянцеву: «Обойти живые помещения и всех направить на берег».

Тем временем к бедствующему судну на всех порах мчались буксир-спасатель «Адмирал Нахимов» и маленький танкер с одноименным названием «Дальстрой». Завыли, подавая тревожные гудки, стоящие в порту суда.

Старпом П. Куянцев и механик А. Байков прибежали на корму последними. Там стояли только капитан и судовой врач. Остальная команда уже сошла на берег. Люди к воротам порта уходили с опаской, то и дело оглядываясь на свой горяший пароход. Да и какой смысл торопиться. Четыреста тонн тротила - это малая атомная бомба. От взрыва ничего не останется. А пожар бушевал уже восемь минут. Вот-вот судно взлетит в воздух.

Капитан В.М. Банкович, словно придавленный грузом ответственности, шел позади всех. Куянцев решил обождать его. Через секунду он почувствовал легкий толчок в спину, будто его кто-то энергично и властно подтолкнул. А в следующий момент его подняло в воздухе и бросило на что-то мягкое. Все потемнело. Потом вода накрыла до пояса и он очнулся. Какой-то тяжелый предмет упал рядом. Схватившись за него, чтобы встать, задыхаясь от гари, он подумал: вот и конец! Но черное густое облако уходило в сторону, стало легче дышать. Теперь, кажется, можно и подняться на ноги. Рядом лежал мусорный рукав судна из стали в тонну весом. Он обернулся и стал искать глазами пароход и своих товарищей. У пирса не было ни судна, ни складов, ни зданий, ни деревьев. Только сиротливо торчали из воды сваи, да чернела притонувшая корма парохода, а на ней - два паровых котла, выброшенных из кочегарки. И все это покрыто черным мазутом. Всюду - вблизи и вдали - разбросанные взрывом покоробленные части судна. Якорь весом в пять тонн забросило на полкилометра от берега. Со всех домов, расположенных поблизости, сорвало крыши, из окон выбило стекла.

С начала эвакуации все грузчики, а их было около сотни, бросились в проходную порта и столпились у ворот. Взрыв прижал их к утесу, сбил в людскую кучу. И вот теперь из этого месива ручейком стекала кровь. Страшно было смотреть на изуродованные тела. Одни еще шевелились, другие затихли.

Большая часть экипажа парохода «Дальстрой» осталась в живых благодаря тому, что капитан В.М. Банкович с задержкой отдал команду оставить судно. Сорок восемь человек, в основном состоящих из моряков Дальневосточного пароходства, в том числе и капитан, сошли на берег и пошли к проходной. Шли медленно и поэтому, когда произошел колоссальной силы взрыв, моряки оказались в мертвой зоне и почти все остались живы, только получили тяжелую контузию с разрывом барабанных ушных перепонок. Капитан был убит осколком в затылок, врача-фронтовика (фамилия не установлена) и 3-го механика С. Киприанюка совсем не нашли. Один матрос (фамилия не установлена) получил перелом голени и на другой день скончался в госпитале.

Когда начался пожар, капитан отправил на берег свою жену Ольгу Митину, жену 4-го помощника Румянцеву, пекаря Рыскина, юнгу В. Караянова и сопровождающих матросов Сырба и Лелюка. Они успели до взрыва отбежать за километр от порта. Их там настигли осколки. Были убиты Рыскин, Сырбо, Караянов. Тяжело ранен Лелюк и легко обе женщины.

В заключение Павел Павлович Куянцев дополнил рассказ еще одной любопытной подробностью: «Когда со следователем Шадринцевым мы объезжали госпитали и больницы Находки, он показал мне кусок фанеры, которую он вырезал в уборной управления Дальстроя. На нем было написано: "Скоро Дальстрой должен провалиться". В дальнейшем следствие установило, что это была диверсия».

Тем временем прокуратура Находки не дремала. Началось следствие, допросы членов экипажа парохода «Дальстрой». Но обвинить моряков не удалось. Помогслучай. Загорелся аммонал на барже, которую привели на буксире от парохода «Орел». Кроме того, через сутки сгорел аммонал, находившийся в вагоне. После этих событий следствие перенесли в другие сферы, а команду отпустили, признав всех невиновными.

Так все они и живут вторую жизнь благодаря своему капитану. Они уважали и любили Всеволода Мартиновича и очень жалели о его гибели, - закончил свой рассказ старший помощник капитана Павел Павлович Куянцев.

О тех же трагических событиях вспоминал бывший 4-й механик парохода «Орел» (типа «Либерти») В.Б. Россовский. Его пароход и небольшой танкер стояли друг за другом у причальной стенки по соседству с «Дальстроем». «Орел» (капитан М.С. Бабиевский) принимал в свои трюма смешанный груз, предназначавшийся для порта Певек. В третий трюм уже было погружено 360 тонн аммонала насыпью. Кроме того, тротил в мешках.

24 июля 1946 года намечался отход. В твиндеки судна, оборудованные трехъярусными деревянными нарами, должны были принять пассажиров - заключенных. Но произошло непредвиденное обстоятельство. Это событие началось еше накануне - 23 июля.

Когда я поднялся на палубу из машинного отделения, - вспоминал В.Б. Россовский, - то увидел старшего механика И.И. Гурского. Он внимательно всматривался в берег, где мы увидели большой столб черного дыма, исходящего из навалом лежащего на причале аммонала. Огонь начал быстро подбираться к нашему пароходу. Немедленно объявили пожарную тревогу. Мощные струи воды, направленные моряками в сторону огня, сбили его. Капитан Бабиевский приказал стармеху немедленно подать пар на бак к брашпилю, а боцману отдал команду «вира якорь». Дополнительно принятые экстренные меры позволили судну быстро отойти от опасного места и встать на якорь посреди бухты.

На следующий день 24 июля пришло распоряжение от диспетчера порта немедленно стать к причалу под посадку пассажиров. Только успели поднять якорь и начали двигаться к пирсу, как увидели начавшийся пожар на пароходе «Дальстрой». Бабиевский без промедления отдал команду рулевому лечь на обратный курс. На траверзе мыса Астафьева произошел первый взрыв на «Дальстрое». Прошло несколько минут. И когда «Орел» находился уже на внешнем рейде, его застал второй еще более мощный взрыв. Несмотря на значительное расстояние, весомый осколок фальшборта парохода «Дальстрой» врезался в палубу «Орла» и сделал вмятину в районе первого трюма. На шлюпочной палубе ботдека находились бутыли с серной кислотой. Несколько стеклянных емкостей осколками разбило. Трех членов экипажа окатило опасной жидкостью. Их пришлось катером отправить в больницу. Силой взрыва вырвало открытые иллюминаторы. Изуродовало каюты. Человеческих жертв, к счастью, не было.

В конце дня 24 июля, - закончил свой рассказ В. Б. Россовский, - в Находку из Владивостока прибыло «высокое начальство». Оно предписало немедленно снять с борта «Орла» весь взрывоопасный груз. Капитан С.М. Бабиевский отказался от портовых рабочих и принял решение произвести выгрузку своими силами. С помощью судового бота, выполнявшего роль буксировщика, и баржи, опасный груз полностью выгрузили на берег.

25 июля 1946 года пароход «Орел» произвел посадку пассажиров и взял курс на север в порт Певек...."(с)